Приехали наконец в Катеринослав. Большевиков нет. Один железнодорожный чиновник — украинец — устроил так, что наш вагон прицепили к поезду, который ехал хоть и не до Киева, но куда-то на правый берег. Так доехали до Пятихаток, а здесь нас уже прицепили к киевскому поезду. Без больших приключений 2 января утром мы уже приближались к своей столице и еще до обеда были в Киеве. Читать далее
Только в ночь на 30-е декабря ночью нас все-таки прицепили к катеринодарскому поезду, и мы поехали в Ростов и дальше — Новочеркасск. Вечером того же дня были в Новочеркасске. Сразу разузнали, где находится правительство Великого Войска Донского, и направились прямо туда. Нам на этот раз повезло, потому что мы попали как раз на заседание этого правительства. Чтобы не терять время, мы попросили принять нас сейчас же, и были приглашены в зал, где шло заседание. Помню, что на заседании присутствовали кроме прочих Василий Акимович Харламов (председатель правительства Юго-Восточного Союза), Богаевский и Агеев; эти три члена донского правительства активнее других принимали участие в обсуждении предложения Центральной рады. Читать далее
Мы терпеливо ждали на станции Тихорецкая, но… не поехали. Ночью 29-го повторилось буквально то же самое, что и накануне: свистели, давали сигналы лампами, немилосердно толкали наш вагон; возили вокруг станции туда-сюда, но так и не прицепили… На мою новую интервенцию никаких объяснений давать не могли или не хотели, а по некоторым приметам и по поведению железнодорожного начальства в отношении нас можно было догадаться о крайне неприязненном к нам отношении. Вместе с информацией, которую приносили нам наши моряки и проводник вагона (наш веселый товарищ путешествия — «кацапчук»), было более чем очевидно, что мы находимся во вражеском стане. Российские черносотенцы и большевики одинаково враждебно относились к «украинскому посольству». Было ясно, что нас умышленно задерживали на Тихорецкой, тем более что утром того дня я увидел, что нас ночью запихнули среди множества различных пустых и груженых вагонов; казалось, что оттуда и за неделю не освободишься. Я уже думал просто покинуть наш вагон и ехать дальше обычными пассажирами, но на нашем «военном совете» было решено принять энергичные меры и добиться того, чтобы наш вагон все-таки прицепили к нужному нам поезду. Целый день мы провели в борьбе со станционным начальством. Энергичные и решительные матросы, спасибо им, помогли делу гораздо больше, чем моя «дипломатия» и угрозы отослать телеграмму правительству с жалобой на отношение к нам со стороны железнодорожных чиновников.
Поезда из Катеринодара выезжали один утром, а второй вечером. Этот последний ехал в Ростов, но он уже ушел, когда мы закончили свои дела в Катеринодаре, и поэтому перед нами стояла дилемма: или ждать до следующего вечера, или уехать на другой день утром, доехать до станции Тихорецкой (этот поезд шел до Царицына), подождать там, пока выскочит вечерний катеринодарский поезд, прицепиться к нему и ехать дальше в Ростов и Новочеркасск. Сидеть в своем вагоне на вокзале в Катеринодаре до следующего вечера означало бы, что мы продолжали бы без всякой нужды беспокоить наших гостеприимных хозяев, которые, конечно же, не оставили бы нас без внимания. Поэтому я предложил уехать утром другого дня и подождать несколько часов на Тихорецкой. Мне к тому же хотелось воочию увидеть эту станцию, записанную в истории русской революции как место ужасных, изуверских издевательств царских палачей над революционеркой. Так мы и сделали.
Вечером 28 декабря мы были на Тихорецкой. Надо было подождать до часу ночи. Наш вагон отвезли на запасной путь, и мы спокойно легли спать, не ожидая никаких приключений. Около часа должен был приехать поезд, к которому нас и должны были прицепить. Действительно, около этого времени наш вагон начали возить вперед и назад; значит, прицепляют. Возили-то с полчаса, а потом перестали. Я вышел на станцию спросить, почему мы все-таки стоим на запасной колеи и не опаздывает ли катеринодарский поезд. С большим удивлением я узнал, что этот поезд уже уехал, а нас, видимо, забыли прицепить к нему. Очень это было обидно, но что делать… революция. Надо было ждать еще целые сутки.
По приезде в Катеринодар мы выяснили, что всех членов правительства Юго-Восточного Союза здесь нет и что большая их часть находится в Новочеркасске, Владикавказе и других городах. Таким образом, мы не могли немедленно приступить к переговорам с этим правительством. В определенной степени это было нам даже на руку, ибо давало нам возможность воспользоваться тем временем, пока члены союзного правительства будут между собой связываться, для переговоров с кубанским правительством с целью выяснить его положение и отношение к политике Центральной рады. Итак, начали с того, что посетили председателя кубанского правительства Бычья.
В Катеринодар наша делегация прибыла утром 23 декабря. О своем приезде мы никого не оповещали заранее, и на вокзале, конечно, нас никто не встретил. Наш вагон после приезда в Катеринодар отцепили и поставили возле вокзала. Мы с Евгением Онацким решили немного прийти в себя, позавтракать, а потом идти с официальными визитами.
Хотя никто нас с «хлебом-солью» не встречал, но все же Кубань нас встретила своим хлебом. Кто-то из моряков сбегал на вокзал и принес оттуда прекрасный белый хлеб. Меня поразило не только то, что хлеб был чрезвычайно хорошим, но и то, что он был такой большой и стоил поразительно дешево (кажется, 20 коп. за целую буханку). На Украине за время всей войны не было недостатка хлеба; был и белый хлеб. Но в декабре 1917 г. в городах уже чувствовалась его частичная нехватка, а белый хлеб предвоенного качества невозможно было так легко найти. Да и цены на хлеб уже выросли. А здесь роскошный белый хлеб, да еще и такой дешевый. Сразу вспомнилось, что из кубанской пшеницы, возделанной украинскими руками, итальянцы производят макароны, которые потом продают Украине и той же Кубани. Итак, первое, что мы получили на Кубани в свои руки, был символ богатства природы и кубанской земли — белый хлеб.
Поездка была длинной, довольно однообразной и не очень веселой. Разговоров на темы, которые больше всего интересуют каждого политически активного человека, мы вели мало. С моим товарищем — украинским делегатом Евгением Онацким — нам в дороге не о чем было много совещаться; да и в присутствии посторонних людей (вагон не был разделен на отдельные купе) это неудобно было делать. Что касается донских делегатов, которые ехали с нами, то они никак политически определенно себя не проявляли и в разговорах, которые время от времени между нами возникали, ограничивались очень общими формулировками своих на общие проблемы и актуальные вопросы революционного времени. Итак, мы заняли позиции полной лояльности и строгой корректности друг к другу, так что все совместное путешествие не омрачилось никакими досадными инцидентами или недоразумениями. Наоборот, взаимное уважение, так сказать, потенциальных союзников проявлялась в том, что когда донские казаки начинали вполголоса петь свою песню про тихий Дон, то несколько украинских голосов примкнуло к ним, а когда украинцы затягивали «Ще не вмерла Україна», то им помогали донские казаки.
Очень интересно было разговаривать с моряками. Они горели и дышали огнем национальной и социальной революции. Большинство говорили эмоционально, пылая пафосом борьбы. Заявляли непреклонно желание бороться за становление справедливого социального и политического строя. Высказывали свои взгляды на способы построения такого справедливого строя и уничтожения национальной эксплуатации и угнетения.
В связи с моими именинами собралось у нас общество — родня и знакомые. Мы все сидели за столом и обедали в довольно благодушном и веселом настроении. Оторванный от дома в течение трех лет войны, я первый раз за это время проводил день в семейно-дружеском обществе. Невольно мои мысли убежали как-то от дел общественно-политических, я совсем не думал о «поездке к казакам» и задачах, которые я должен был выполнить. Как вдруг нашу беседу прервал звонок в прихожей. Кто-то пошел открывать дверь, а через минуту выяснилось, что приехал Шульгин, который срочно хочет со мной переговорить. Он передал мне различные документы, добавив кое-что на словах, и сказал, что через два часа я должен быть на вокзале, где для нас будет приготовлен отдельный вагон, который будет в нашем распоряжении на все время путешествия. Хотя и было бы приятно еще побыть дома, но этого я позволить себе не мог. Собрав нужные вещи, я попрощался с родными и друзьями и в назначенное время был на вокзале. Нашел предназначенный для нас вагон второго класса, прицепленный к поезду, который ехал в направлении на Екатеринослава. В вагоне сидело уже 6 вооруженных моряков, которых нам выделили для охраны, и донской делегат есаул Шапкин со своим товарищем. Через некоторое время явился и мой товарищ по делегации Евгений Онацкий. Поезд, как это обычно в эту пору, отъехал с опозданием почти на целый час. Началась моя первая дипломатическая миссия.
На заседании Центральной Рады провозгласили Украинскую Народную Республику и приняли текст Третьего Универсала. Все украинские партии подали свои голоса «за», как и польские, и жидовские (за исключением «Бунда»). Из российских партий «за» голосовали эсеры (с условием, что Украинская Народная Республика будет входить в состав общероссийской федерации), а российские социал-демократы — меньшевики и «Бунд» — от голосования воздержались. В любом случае против провозглашения УНР никто не проголосовал.
Итак, принцип украинской государственности приняли также и национальные меньшинства на территории Украины. Это стало как будто бы общим делом всего населения только что провозглашенной Украинской Республики.
Центральная рада согласилась с требованиями Второго Войскового съезда. На вечернем заседании съезда прозвучали слова первого акта Центральной рады, в котором были обозначены элементы украинской государственности. ВинниченкоПисатель, политический деятель в глубокой праздничной тишине читал Первый Универсал. Прозвучали слова Универсала: «Пусть будет Украина свободной. Отныне мы сами будем создавать нашу жизнь. Народ Украинский! В твоих руках судьба твоя». При чтении Универсала все как один делегаты съезда встали.
Весь съезд прошел под знаком пафоса борьбы за национальное и социальное освобождение украинского народа и в атмосфере большой враждебности к Временному правительству. Что касается политических притязаний, то главным на съезде было требование автономии Украины. Для достижения этой цели съезд звал Центральную раду встать на путь революционных сил, немедленно приступить к организации автономности края и на эту тему с Временным правительством больше не говорить. Читать далее
Так или иначе, я не мог отказаться от своего желания стать ближе к Украинской армии. Следовательно, вполне естественно, что по приезде на Второй войсковой съезд в Киев я стал выяснять, как обстоит дело с моим заявлением на перевод в Первый украинский полк им. Богдана Хмельницкого. Клуб им. Полуботка уже не занимался вопросом формирования украинских частей — для этого был создан организационный комитет во главе с полковником Глинским. Читать далее
Настрой делегатов был публично продемонстрирован еще перед началом заседаний съезда, когда делегаты вместе с Богдановским полком присягнули на Софийской площади, что Украина любой ценой получит автономию.