Над русскою землею нависла какая‑то темнота. Утром до 10 часов так темно, что ничего делать нельзя.
Заговорен я против злого умысла. Да ежели только тронут меня — плохо им всем придется.
Все заняты по горло, говорят о делах, строят проекты, разъезжают, а по вечерам часов до трех пьют глинтвейн, который называется «горячее довольствие», и ведут холостые разговоры. Люди все очень милые.
Вы до сих пор под словами «революция» понимаете какие-то действия антигосударственные, разрушающие государство, когда вся мировая история говорит, что революция была методом и единственным средством спасения государства.
Голова моя разрывается на части, мысли путаются. Злоба и ярость душат меня. Какое-то необъяснимое состояние овладело мною. Целый вихрь мыслей кружится в голове. Но надежды на будущее окрыляют.
Должен подъехать Лазаверт, одетый шофером, с пустым автомобилем, и отсюда я, сев в него, поеду во дворец ЮсуповаЕдинственный наследник богатейшей семьи Юсуповых, муж троюродной сестры Николая II, организатор убийства Распутина. Я чувствую величайшее спокойствие и самообладание. На всякий случай беру с собою стальной кастет и револьвер мой, великолепную вещь системы «Sauvage», — кто знает, может быть, придется действовать.
Проснулся, когда было уже 12 часов дня.
Мое любимое сокровище, утром 10° мороза и маленькие розовые тучки! Все покрыто снегом. Все еще лежу — сердце еще очень расширено. БоткинЕвгений Боткин — врач, лейб-медик семьи Николая II, сын знаменитого доктора Сергея Боткина. Святой Русской православной церкви. появился, дал мне сильнодействующие капли. Я устала, — но дух мой бодр. Читать далее
Государыня послала меня к Григорию ЕфимовичуДруг императорской семьи отвезти ему икону, привезенную ею из Новгорода. Я не особенно любила ездить на его квартиру, зная, что моя поездка будет лишний раз фальшиво истолкована клеветниками. Читать далее
Раздались снова резкие речи против правительства. Повторилось настроение 14 ноября. Ожидавшийся перерыв занятий последовал в 11 вечера. Трепов по телефону обратился к РодзянкеПредседатель IV Государственной думы с некоторым упреком: «А Дума из Ваших рук выскальзывает», — на что Родзянко ответил: «А Вы двенадцать человек и то в руках удержать не можете». Указ гласил о возобновлении занятий 25 января 1917 г.
Назначенное для разбора в окружном суде дело Мануйлова-Манасевича, обвиняемого в мошенничестве, было прекращено по высочайшему повелению.
В думских кулуарах передают, что на днях в пустой квартире сыновей РодзянкоПредседатель IV Государственной думы, отсутствующих в Петрограде, был обнаружен полный беспорядок. Все вещи в квартире оказались перерытыми, между тем, ничего из них не пропало. Кто и для чего рылся в вещах сыновей председателя Гос. Думы, так и осталось невыясненным. Остается предположить, что это были духи.
Что-то надтреснуло в толще нашего правящего класса. Престиж Государя и Его супруги, видимо, окончательно подорван. Государь сделался для общества, для толпы человеком, которого можно было критиковать. Царица же, начав ухаживать за больными и ранеными, начав обмывать ноги солдатам, утратила в их глазах царственность, снизошла на степень простой «сестрицы». Но Их Величества, забывая жестокую реальность, желали жить по-евангельски.
В Оптиной Пустыни от одного старца к другому передалось и сохранилось, как живое и святое предание, радость кроткого любящего духа, и она ощущается, как великая сила. Мы были там ночью. Полная луна освещала высокие сосны, покрытые инеем. Белый снег блестел на дорогах и полянах. Вдали, в конце дороги, белела ограда скита. Протяжный колокол призывал в полночь к заутрене. Все вместе создавало непередаваемую поэзию, высоко настроенную и глубоко народную.
Графиня Р., проведшая три дня в Москве, где она заказывала себе платья у известной портнихи Ломановой, подтверждает то, что мне недавно сообщали о раздражении москвичей против царской фамилии: «Я ежедневно обедала в различных кругах. Повсюду сплошной крик возмущения. Если бы царь показался в настоящее время на Красной площади, его встретили бы свистками. А царицу разорвали бы на куски. Рабочие обвиняют ее в том, что она морит народ голодом... Во всех классах общества чувствуется дыхание революции...»