Мы все томимся и скучаем
И долю грустную клянем,
Мы ночью звезд не замечаем
И солнца мы не видим днем.
Но стоит только город бросить —
И снова оживаешь ты,
Вновь сердце бьется, сердце просит
Простой и ясной красоты.
Положение настоящего времени можно охарактеризовать так: мы чувствуем, что стоим на вулкане и ежеминутно ждем взрыва.
Дорогой мой, я уверен, что в Финляндии ты не найдешь на праздники ни комнаты, ни даже свободного подпечника.
Любимый мой, я опять почти не спала эту ночь. Трепов поступил очень неправильно, отсрочив Думу с тем, чтобы созвать ее в январе, в результате чего никто не поедет домой, и все останутся, и в Петрограде все будет бродить и кипеть. Наш Друг Друг императорской семьипросил тебя закрыть ее 27-го, АняЛучшая подруга императрицы и я писали тебе об этом, и видишь, у них теперь есть время делать гадости. Я бы повесила Трепова за его дурные советы.
Дорогой мой, послушайся меня, ты знаешь свою старую верную девчурку. «Не страшись», — сказала старица, а потому я пишу без страха моему малютке. Целую тебя и крепко прижимаю к груди, тоскую по тебе, не могу спать без тебя, благословляю тебя.
Милая, родная моя, душка Мама. Вчера в кинематографе раскрылась тайна кольца. Было очень интересно, а в конце была комическая картина «Живая статуя». Все страшно смеялись. Сегодня день стоит чудный. ! От души желаю тебе хорошенько отдохнуть!!!!!!! Теперь уже скоро увидимся! Очень, очень благодарю Тебя за икону. Алексей
Конференция союзников должна собраться в Петрограде к концу января. Имея в виду инструкции, которые будут даны делегатам, я сообщаю несколько моих личных соображений. Подтвердив, что император по-прежнему полон решимости продолжать войну, я заявляю, что постоянство его намерений не составляет, однако, для нас достаточной гарантии.
«На практике» император беспрерывно делает ошибки. То ли он из слабости уступает настояниям императрицы; то ли у него нет ума и воли, достаточно сильных для того, чтоб справиться со своей бюрократией.
На Думу начинает нажимать и угрожать «улица». Все эти резолюции съездов городского и земского союзов — митинговые резолюции плохо удавшихся митингов. Они глупы, слабы, но модны и тем опасны. Нужно во что бы то ни стало сохранить уголок, где бы был и царствовал государственный разум, и мудрость строительства, и воля разумная к нему. Вот и надо еще от улицы отбиваться.
Величие нового дня будет постольку большим, поскольку вы оставите за собой багаж сплетен.
Сегодня узнал, что 19 декабря я получил орден Святого Владимира 2-й степени с мечами.
Насчет защиты отечества. Мне было бы архинеприятно, если бы мы разошлись. Попробуем еще спеваться.
Вот некоторый «материал для размышлений»: Война есть продолжение политики.
Читать далее
Сегодня, ввиду предстоящего отъезда на фронт, я перевез мою семью в поезд. После обеда я распрощался окончательно с моею городской квартирой и занял обычное купе в вагоне моего санитарного поезда.
В Николаевской школе кавалерии доклад полковника Завадского о Вердене. Огромный зал переполнен. Наверху юнкера. Доклад весьма продуманный, крайне восторженный к чести Франции. В конце полковник Завадский произнес несколько слов по-французски. А командующий генерал гаркнул в честь Франции «Ура!», подхваченное учащимися в бесконечном, беспрерывном крике, — и сразу же духовой оркестр грянул русский гимн, затем еще «Ура!» и играют «Марсельезу», потом «Ура!» для Сербии. Хор внушительный и волнующий.
Что делают во Франции в ответ на эти чувства?
Самым тяжелым моментом было закрытие лазарета. По этому случаю отслужили молебен, и все плакали. Почти два года существовал лазарет, за это время весь персонал тесно сроднился, и расставаться было тяжело. После молебна я в последний раз обошла все палаты, чтобы проститься с ранеными, которые в этот же день покидали мой лазарет, их переводили в другие. За мною шли все служащие. Старший санитар Шабанов в каждой палате обращался к раненым со словами: «Ну, братцы, я начинаю, а вы за мною», — и, становясь на колени, клал мне земные поклоны. Все раненые следовали его примеру, становились кто как мог на колени, с костылями и повязками, и с трудом, но клали мне земные поклоны. И это повторялось в каждой палате.