Россия летит в пропасть. И мы вместе с ней.
Мимо по Французскому бульвару шла рота юнкеров ускоренного выпуска с заломленными бескозырками; печатая шаг по шоссе, они лихо, с присвистом пели: «У моей соседки синие глаза. У моей сосе-едки си-ни-е глаза. С голубы-ым отливом, точно бирюза. Не хочу я, ма-ама, штатского любить, а хочу я, ма-ама, за военным быть…»
— Левой, левой, левой, левой…
Читал стихи на утреннике молодых одесских поэтов, проходившем на выставке Общества независимых художников в Городском музее изящных искусств.
«Одесский листок» сообщает: Выставка независимых художников. Общество «независимых» художников кроме лекций устраивает на своей выставке ряд утренников. Сегодня в 1 часу дня на выставке состоится «поэтический утренник». Молодые поэты будут читать свои новые произведения.
Мы подходим к воротам. Полночь горит белым, ледяным пламенем. Вокруг пустота и страшная тишина. Мы как бы находимся в самом центре циклона, на мертвой точке. Где-то вокруг нас мчится ночь, полная смерти и ужаса. Но я ее совсем не ощущаю. Я ни о чем не думаю. У меня на сердце тихо, холодно, неподвижно, как у мертвого. А может быть, я и есть мертвец. Может быть, меня уже давно убили где-нибудь под Сморгонью или на Стоходе. Может быть, под Дорна-Второй.
Ноктюрн
Вверху молчали лунные сады,
Прибой у скал считал песок, как четки.
Всю эту ночь у дремлющей воды
Я просидел на киле старой лодки.
И ныло от тоски все существо мое.
Тоска была тяжелей черной глыбы
И если бы Вы поняли ее,
То разлюбить, я знаю, не смогли бы.
Тебе, Ирен.
Родная, светлая, Господь тебя храни
От страшных снов, от лжи и от сомнений.
Будь до конца проста как мир весенний,
И, как струна, на каждый вздох звени.
Читать далее
В противоположность дедушке я, демобилизовавшись из армии в конце 1917 года, испытывал совсем другое чувство — тревоги, беспокойства, неизвестности: что меня ждет впереди?
Я нанял извозчика и поехал в город, где долго сидел в кафе за чашкой кофе, а потом на углу Дерибасовской и Екатерининской, возле дома Вагнера купил громадный букет гвоздик, сырых от тумана, и отправил его с посыльным в красной шапке к Ирэн. Потом я стал как безумный тратить свои последние военные деньги.
Румынский фронт докатился до Одессы! Меня больно поразил беспорядок, царивший в канцелярии, где вместо столов писаря устроили свои «ундервуды» на досках, положенных на ящики. Все произошло быстро и как-то унизительно небрежно. Я расписался в ведомости, получил деньги, следуемые мне вперед за два месяца и за ранение, послужной список, где я уже именовался не прапорщиком, а подпоручиком, и где находилась выдержка из приказа о награждении меня орденом святой Анны 4-й степени «за храбрость». Теперь я был свободен и мне не угрожала ежеминутная смерть. Читать далее
Генерал несколько раз громко говорил по телефону, куда-то сообщал о своем прибытии, и невозможно было понять, приехал ли он в отпуск или просто бежал из действующей армии от солдатского самосуда. К вечеру собрались гости:
— По-моему, Россию может спасти только одно: немедленно открыть фронт и сдать Петроград немцам, чтобы они задушили революцию. И дурак будет Корнилов, если не сделает этого.
— Позвольте! Господа! Но ведь это измена!
Читать далее
— Клюква! Вот это номер!
Клюквой назывался орден «Святыя Анны четвертой степени за храбрость», который носился не на груди, а на эфесе шашки с особым темляком на красной орденской ленточке, почему и назывался «клюква». Иметь «клюкву» на шашке было мечтой всех молодых прапорщиков.
«Вот уж действительно не знаешь, где найдешь, где потеряешь», — весело думал Петя, тайком пожимая ручки то одной, то другой мадемуазель Заря-Заряницкой. Теперь уже ни о каком любительском спектакле не могло быть и речи. Хотелось как можно скорее втроем улизнуть на свежий воздух, что Петя без замедления и устроил, бесхитростно разыграв на правах раненого острый припадок слабости, почти обморок, а хитрые сестрички вызвались его отвезти в лазарет. Однако вместо лазарета они втроем попали в кинематограф «Киноуточкино», где в толпе солдат и матросов смотрели «Отца Сергия» с душкой Мозжухиным, в которого обе барышни, разумеется, были давно влюблены. Потом гуляли по Дерибасовской и съели по два шарика орехового мороженого в заведении Кочубея в городском саду…
Был ли он прежним? Вот он лежит в палате офицерского лазарета с пробитым бедром, молодой прапорщик, только что вырвавшийся чудом из самого пекла войны. Вокруг революция, народные бури, солдатские митинги. Корниловцы. Меньшевики. Большевики. Будущее неясно. У него в кармане бриджей книжечка «Боги жаждутРоман Анатоля Франса о диктатуре Робеспьера.», которую он читал перед атакой. Великие тени: Робеспьер, Дантон. Гильотина. Сумасшедший Париж. Он жил несколько дней в этом мире. Он дышал воздухом революции. Но кто он? Эварист ГамленГерой романа «Боги жаждут», член секции нового моста? А кто она, Элоди? О, как мрачно и как странно он ее любит! Но кого? У него в голове сумбур. Что его ожидает? Как он будет жить дальше? Даже еще проще: не как, а где? Где он будет жить? Ведь, в сущности, ему негде жить.