Какой же я писатель? Чернорабочий, фельетонист, газетчик. Рылся я, рылся в своих книжках, чтоб хоть что-нибудь там найти похожее на афоризм, но ничего найти не сумел.
Розанов как-то в поезде распек Павла Берлина за то, что у того фамилия совпадает с названием города.
— А то есть еще Джек Лондон! Что за мода! Ведь я не называю себя — Петербург. Чуковский не зовется Москва. Мы скромные люди. А то вот еще Анатоль Франс. Ведь Франс — это Франция. Хорошо бы я был Василий Россия. Да я стыдился бы нос показать.
Целые дни трачу на организацию американского и английского подарка русскому народу: 2 000 000 экземпляров учебников — бесплатных — изнемог — не сплю от переутомления все ночи — старею — голова седеет. Скоро издохну. А зима только еще начинается, а отдыха впереди никакого. Так и пропадет Корней ни за что. Семья? Но Колька растет — недумающий эгоист, а Лида хилая, зеленая, замученная.
ЧуковскийЛитературный критик, переводчик, журналист очень остроумно защищает футуристов. Он находит ту же абстрактную прелесть «дыр бул щылСтихотворение Алексея Крученых, образец футуристской зауми.»'а, что мы находим в перечислении имен индейских племен у Генри Лонгфелло в «Песни о Гайавате», которую перевел БунинПисатель, — тоже абсолютно лишенных для нас смысла и прельстительных только своими ритмическими и фонетическими чертами.
Зашел к РепинуХудожник, спросить его, что он хочет за портрет БьюкененаПосол Великобритании в России: 10 000 р. или золотую тарелку. Репин (мертвецки бледный, с тенями трупа под носом и глазами, но все такой же обаятельный): «Знаете, конечно, тарелка оч. хороша, но… я не достоин… не в коня корм… да и как ее продать. На ней гербы, неловко», — из чего я понял, что ему хочется денег.
Я дал ему 500 р. долга за дачу — он очень повеселел, пошел показывать перемены в парке в озере Глинки, которое он высушил, провел дренаж, вырубил деревья — всюду устроил свет и сквозняк. Потом показывал картины. Вытащил несуразную голую женщину, с освещенным животом и закрытым сверху туловищем. У нее странная рука — и у руки собачка.
— Ах, да ведь это шаляпинская собачка! — воскликнул я.
— Да, да… это был портрет Шаляпина…оперный певец Не удавался… Я вертел и так и сяк… И вот сделал женщину. Надо проверить по натуре. Пуп велик. Читать далее
К. ЧуковскийЛитературный критик, переводчик, журналист в детском приложении к «Ниве» описывает шествие царя зверей, гиппопотама:
И вот необъятно-громадный вдали показался живот,
И в царской короне из лесу огромная вышла скотина.
И грянула вся полевая, лесная, болотная тварь:
— Да здравствует царь-государь!
Да здравствует батюшка-царь!
Ослы ему славу по нотам поют…
И т. д. Читать далее
Сейчас только я вернулся из Питера; был и у ПослаПосол Великобритании в России. Как жаль, что я не знал о его не брошенном им намерении все-таки посетить мою мастерскую. Я отговаривал его — уже не предпринимать этого — утомительного теперь, по случаю ненадежного времени погод, — поезда.
Во всяком случае, в среду утром я буду готов представить на Его суд портрет и прочее, если он соблаговолит полюбопытствовать. Окончание портрета обязательно может быть только в том помещении, где начато. Читать далее
Нам живется в Питере хорошо. Дети учатся. Бессонницы не так донимают меня, как бывало. Я работаю целые дни, работа оплачивается отлично.
Дорогой Илья Ефимович, сейчас я получил от великобританского посла поручение сообщить Вам, что в среду рано утром сэр Джордж посетит Пенаты. Я не ручаюсь за то, что ему удастся ввести свой план в исполнение, но считаю своим долгом исполнить его поручение. Напрасно говорил я послу, что Вы считаете наиболее рациональным закончить свой портрет у него, в Посольстве, он во что бы то ни стало желает отдать Вам визит. Читать далее
В Питере паники нет! Все как будто поумнели и подтянулись!
Получил вчера тысячу рублей. Был у Буренина вечером. Виктор Буренин, реакционный писатель, сотрудник «Нового времени», в молодости был радикалом. Сотрудничал в «Колоколе» Герцена, в «Искре» Курочкина и «Свистке» Добролюбова. В семидесятых годах он стал ренегатом, перешел в реакционный лагерь и в качестве литературного критика сделал своей специальностью нападки на Михайловского, Чехова, ГорькогоПисатель, издатель, БлокаПоэт, Леонида Андрееваписатель, журналист и других писателей враждебного ему направления. Нападки были грубы и резки. Недаром поэт Минаев сказал о нем в одной эпиграмме:
По Невскому бежит собака,
За ней Буренин, тих и мил…
Городовой, смотри, однако,
Чтоб он ее не укусил!
Читать далее
Дорогой Корней Иванович, вашим известием я обрадован. Портрет посла еще не кончен, (Вы знаете), и мне необходимо кончить его в квартире посольства; здесь его трогать нельзя. У меня «вскружилась голова» от будущего посещения сэра Джорджа Бьюкенена, и я уже страдаю за беспокойство, которое может испытывать сей очаровательный великий гражданин Англии. Во вторник буду ждать. И очень хочу Вас видеть.
Ваш Ил. Репин.
Государственное совещание. Общая неопределенность. Никто не знает. Все яснее, что дело в физической силе. Кокошкин рассказывает, как он напал на Чернова. ТерещенкоЛидер эсеров и НекрасовТоварищ председателя IV Государственной думы, инженер были согласны идти против него. Чернов вилял, пятился. Керенскийпремьер-министр смазал. Чернов остался. Керенский очень раздражен требованиями КорниловаГенерал, Верховный главнокомандующий. Ведет все дело тройка — Керенский‚ Некрасов и ТерещенкоПредприниматель, банкир, с марта 1917 - министр финансов.
Красный стол, золото и красное. Огромная сцена. Волненья, знакомые лица. Ложи и ряды. Старики-обшественники. Молодежь солдатская и рабочая. Сидят по организациям. Фигура Керенского, похож на юношу, быстрота его жеста. Голос. За ним два адъютанта, налево социалисты, направо кадеты и Некрасов.
Опять у КропоткинаКнязь, географ, теоретик анархизма. Собралось самое разнообразное общество, замучивающее всю его семью. На каждого новоприбывшего смотрят как на несчастье, с которым нужно терпеливо бороться до конца.
Я заговорил о Уолте Уитмэне.
— Никакого, к сожалению, не питаю к нему интереса. Что это за поэзия, которая выражается прозой. К тому же он был педераст! Помилуйте, как это можно! На Кавказе — кто соблазнит мальчика — сейчас в него кинжалом! Читать далее
Мы пошли в Интимный театр и видели там Виктора Шкловского, который был комиссаром 8-й армии. Он рассказывает ужасы. Он вел себя как герой и получил новенький Георгиевский крестик. Замечательно, что его двоюродный брат Жоржик ранен на Западном фронте — в тот же день. Когда Шкловский рассказывает о чем-нибудь страшном, он улыбается и даже смеется. Это выходит особенно привлекательно. Он ранен в живот — пуля навылет — а он как ни в чем не бывало.
Итак, я сегодня у Кропоткина. Дом нидерландского консула. Комфортабельный, большой, двухэтажный. Я запоздал к нему — и все из-за бритья. Нет в Питере ни одного парикмахера — в воскресение. Поехал к Кропоткину небритый. Читать далее