Дайте людям веру – эта устарела.
Глаза мои устали, утомились, и не видел я истину, которую Вы мне дали. Большое показалось смешным, малое — безобразным, и казалось мне, что Ваше желание — только каприз, а в нем ненужное испытание и насмешка. Как больно сначала ударили меня Ваши слова: «Приезжайте немедленно, иначе не увидимся…» Как смеялся я над их безобразием! О, как смеялся я над их бессилием! Я в смехе хотел найти примирение, но крадучись, ночью, когда я спал, пришла злоба.
Простите меня, что она пришла. Не звал я ее. Маленькое неуклюжее животное, оно больно кусало мои руки, и я спрятался от него в себе самом. А сегодня, когда оно ушло, я вернулся к старым богам…
Читать далее
Не знаешь, что завтра будет: то ли швейцаром устроиться, то ли грузчиком. Офицеры-то нынче не в моде, вот и подыскиваешь службу, вот и болеешь. А недавно еще хорошо было! Думал: вот-то хорошо, что попал на Север. Ни тебя не трогают, ни ты никого не кусаешь. Вовсе провинциальная добродетель! Ведь и устроился хорошо, город приветливо принял, гимназистки провинциальные смеялись радостно и глазки приятные делали, провинциальные дамы, ухмыляясь чрезвычайно, кого-то прочили, о ком-то намекали, что-то советовали. И всем было весело, весело. Читать далее
Я приехал в Архангельск мрачный, в ужасной тоске. Тем не менее, а может быть, и поэтому меня там начали сватать. Мне прочили в невесты Ваву М. — дочь очень богатого рыботорговца. Я не видел эту девушку, и она не видела меня.
Но там было принято такое сватовство. Это занимало дам, которым нечего было делать.
Я иду снова в штаб и прошу командировать меня куда-либо в провинцию. Мне предлагают Архангельск — адъютантом дружины. Я соглашаюсь. Через неделю я должен ехать.
Я был в Петергофе вчера. Один. Я знаю — там есть аллея, пустынная и далекая. И сосны высокие, задумчивые и тихие… Я бежал туда от своих мыслей и навязчивых желаний и от запаха чувственных духов. Я до вечера бродил один, разнеженный ароматом леса и полей. И радовался удивленно, что лес безлюден и что здесь, в лесу, нет даже со мной моих старых мыслей и желаний. Читать далее
Наконец, кто то из правоведов начинает петь модную тогда песенку: «По улицам ходила большая крокодила...Популярная песня со множеством вариантов слов на музыку марша Льва Чернецкого «Дни нашей жизни». Стихи неизвестного автора. По улицам ходила Большая крокодила. Она, она голодная была. Во рту она держала Кусочек одеяла. И думала она, что это ветчина. Увидела торговку — И хвать у ней морковку. Она, она голодная была. Увидела япошку — И хвать его за ножку. Она, она голодная была. Увидела француза — И хвать его за пузо. Она, она голодная была.». Все подхватывают эту песенку.
Они поют ее пять или шесть раз и при этом смеются. Один из правоведов берет в зубы какой-то шарф, когда песенка доходит до слов: «В зубах она держала кусочек одеяла...».
Все странно смеются.
Разговор все время вокруг царской фамилии. Все время речь идет о НиколаеРоссийский император, об отречении, о здоровье того или иного члена царской семьи. О самочувствии супруги. И о всяких придворных делах и поступках.
Мне абсолютно нечего сказать на эту тему.
Два дня я чувствую себя прекрасно. На третий день у меня снова хандра, снова перебои сердца, мрак и меланхолия. Я ничего не понимаю. Я теряюсь в догадках, откуда возникла эта тоска. Ее не должно быть!
Вероятно, нужно работать. Вероятно, нужно все свои силы отдать людям, стране, новой жизни.
Все довольны, что произошла революция. Кроме НадиПисательница, сотрудница журнала «Новый Сатирикон», газеты «Русское слово», которая сказала мне: «Это ужасно. Это опасно для России. Я не жду ничего хорошего».
Мне не приходилось раньше бывать среди аристократии. Февральская революция сломала сословные перегородки.
Никакой тоски но прошлому.
Я иду в главный штаб, к представителю Временного правительства. Я прошу его снова назначить меня в армию. Но я негоден в строй, и меня назначают комендантом Главного почтамта и телеграфа. То, что мне больше всего неприятно, — исполнилось. Я сижу в кабинете и подписываю какие-то бумаги. Эта работа мне противна в высшей степени.
С вокзала я еду на извозчике домой. Я еду мимо Зимнего дворца. Вижу на дворце красный флаг. Я вижу кругом радость и ликование.
Даю себе слово больше не пить. Меня везут в госпитальУ Зощенко был обнаружен порок сердца. по талому февральскому снегу.
Как я могу верить Богу, если его не боюсь?