Так тошно, что даже не хочется говорить. Спасает только работа, спасает тем, что, организуя, утомляет, утомляя, организует. Люба и работа — больше я ничего сейчас не вижу. Третьего дня допрашивали Гучкова. Трудно быть мрачнее его и говорить мрачнее. Купаюсь все-таки. Завтра надеюсь после еще одного заседания вырваться купаться.
Мама, я сижу между двух стульев (как, кажется, все русские). От основной работы отбился, а к новой не подступаюсь. Деятельность моя сводится к тому, чтобы злиться на заседаниях… Опять подумываю о «серьезном деле», каким неизменно представляется мне искусство и связанная с ним, принесенная ему в жертву, опустившаяся «личная жизнь, поросшая бурьяном.
Опять я не вижу будущего, потому что проклятая война затягивается, опять воняет ей. Многое меня смущает, т. е. я не могу понять, в чем дело.
Восстание «подавлено», а сегодня ночью на Неве, на Васильевском Острове и во многих местах была стрельба из пулеметов, из ружей, и отдельно, и пачками. Мне очень трудно сидеть политически между двух стульев, но все происходящее частью не возвышается до политики, а частью и превышает ее. Все новые и новые слухи об изменах, шпионаже и пр., конечно, оправдаются только частью, но за всем этим есть правда легенды. Мы уже знаем, что многое, что казалось невероятным относительно русского самодержавия, оправдалось; легенда, в сущности, вся оправдалась. Благодаря сиденью между двух стульев я лишен всякой политической активности; что же делать? Надо полагать, что этой власти у меня никогда не будет.
Рано утром я шел в Зимний дворец пешком мимо миноносца «Орфей», мимо разведенных мостов, у которых стояли большие караулы. Трамваи тогда еще не пошли. Во дворце было длинное заседание, которое все время прерывалось; еще проносились редкие грузовики с пулеметами и ружьями, а уже шла с фронта мимо нас большая велосипедная команда (она заняла теперь «освобожденный» дворец Кшесинской). Читать далее
Эти дни в городе — революция, а во дворце — заседания. О революции ты, вероятно, узнаешь из газет; на деле все все-таки, как всегда, гораздо проще. Есть красивое (пока мало), есть дурацкое, есть тоскливое… Но я вижу мало, потому что очень устаю, то во дворце, то дома, а трамваев со вчерашнего дня нет, так что и кататься нельзя. Читать далее
Эти дни было два интересных допроса (генерала Иванова и Челнокова). Остальное — заседания, «внутренняя политика» наша, в которую мне приходится втягиваться, что раздробляет силы. Пока мне удалось размежеваться, хотя и не вполне еще, с одним «жидом», которого я считаю очень вредным существом; тем более приходится подчеркивать уважение к «евреям» действительно дельным. Читать далее
Меня ужасно беспокоит все кадетское и многое еврейское, беспокоит благополучием, неуменьем и нежеланьем радикально перестроить строй души и головы. Здесь, у сердца Революции, это, конечно, особенно заметно: вечные слухи и вечная паника (у кадетов она выражается в умной иронии, а у домовладельцев и мелких мещан, вроде прислуги, чиновников и пр., — в отъездах на дачу, в запирании подъездов и пр.; но, по существу, разницы нет). На деле город все время находится в состоянии такого образцового порядка, в каком никогда не был (мелкие беспорядки только подчеркивают общий порядок), и охраняется ежечасно всем революционным народом, как никогда не охранялся. Этот факт сам по себе приводит меня иногда просто в страшное волнение, вселяет особый род беспокойства; я чувствую страшное одиночество, потому что ни один интеллигентный человек — умнее ли он или глупее меня — не может этого понять (по крайней мере, я встречаюсь с такими). Кроме того, я нисколько не удивлюсь, если народ, умный, спокойный и понимающий то, чего интеллигенции не понять (а именно — с социалистической психологией, совершенно, диаметрально другой), начнет также спокойно и величаво вешать и грабить интеллигентов (для водворения порядка, для того, чтобы очистить от мусора мозг страны). Читать далее
Эти дни у меня было несколько интересных разговоров и интересный допрос Маклакова (и неинтересный — Штюрмера), несмотря даже на пикантные подробности; до такой степени этот господин — пустое место… Читать далее
Вчера был большой день: в крепости мы с МуравьевымПредседатель Чрезвычайной Следственной Комиссии, адвокат и МанухинымВрач Чрезвычайной следственной комиссии обходили наших клиентов. Были «раздирающие» сцены. ПротопоповМинистр внутренних дел, националист-консерватор дал мне свои записки. Когда-нибудь я тебе скажу, кого мне страшно напоминает этот талантливый и ничтожный человек. Есть среди них твердые люди, к которым я чувствую уважение (Макаров, Климович), но большей частью — какая все это страшная шваль! Читать далее
Сегодня я дважды был в Зимнем дворце и сделался редактором. МуравьевПредседатель Чрезвычайной Следственной Комиссии, адвокат пошлет телеграмму Лодыженскому (т. е. главному моему начальству в Минске), а так как он на правах товарища министра юстиции, то я надеюсь, что меня откомандируют. Не знаю, надолго ли, попробую. Сейчас взял себе Маклакова и прошу потом ВырубовуЛучшая подруга императрицы, а в пятницу хочу присутствовать на допросе Горемыкина. Жалованье мое будет 600 рублей в месяц. Сейчас читал собственноручную записку Николая IIРоссийский император к ВоейковуДворцовый комендант, генерал-майор свиты Николая II о том, что он требует, чтобы газеты перестали писать «о покойном Р.». Почерк довольно женский — слабый; писано в декабре. Его же — телеграмму, чтобы прекратить дело Манасевича-Мануйлова. Скучный господин.
Я приехал вчера… Ехал со всем комфортом в 1 классе на чистой постели, весь день говорил много и плохо по-французски с франц. инженером, отчего немного устал. Этот типичный буржуа увязался было за мной, но я улизнул от него и пришел пешком домой, чемодан мой донес солдатик, которого напоили и накормили. Невский без лошадей и повозок, как Венеция, был запружен народом весь благодаря отсутствию полиции, был большой порядок, всюду говорили речи, у Александра III (Трубецкого) сначала, говорят, была в руке метла, но я не видел, ее уже убрали…
А Люба уехала накануне моего приезда.
Мама, вчера я записал себе билет на 22 апреля и надеюсь приехать к тебе 22-го. ЛюбаАктриса приехала давно и живет здесь... Немирович-ДанченкоТеатральный режиссер, директор-распорядитель МХТ прислал телеграмму, приглашает меня в половине Фоминой неделиПервое воскресенье после Пасхи в церковном календаре носит название Антипасхи, или Фоминой недели, в честь чуда уверения апостола Фомы.. От тебя я поеду к ним, хотя это время совпадает с окончанием моего отпуска. Это не особенно приятно, потому что своим отпуском я до некоторой степени подвожу других.
С большой тревогой жду телеграмм в ответ на мои, посланные третьего дня утром тебе и тете. Природа участвует в происходящем — она необыкновенно ярка и разнообразна... Если бы я получил успокоительные телеграммы, мне было бы очень хорошо теперь, несмотря на то, что наш фронт — захудалый, и Эверт относится к происходящему хуже всех, что отражается на окружающем. Мы с Идельсоном послали приветственные телеграммы: он — товарищу министра юстиции, а я — министру финансов.
Мама, эти дни я получаю письма, твои и тетины, о болезни, о докторе, о санатории. Да, я думаю, что в санаторию тебе хорошо поехать. Главное, что за этим может последовать облегчение, хотя бы некоторое. Если это совпадет с поумнением всего человечества (на что надежды мало, по крайней мере сейчас), можно будет подумать наконец и о жизни и для тебя и для меня... События окончательно потеряли смысл, а со смыслом — и интерес. Может быть, я тоже устал нервно.