В Смольном по распоряжению Ленина сформирован полевой штаб для руководства финальной стадией восстания. В него вошли Николай Подвойскийчлен Военно-революционного комитета, Владимир Антонов-Овсеенкочлен Военно-революционного комитета, Григорий Чудновскийбольшевик, член Военно-революционного комитета, Константин ЕремеевБольшевик, член Военно-революционного комитета.
Мне с товарищем Женевским и одним офицером Петропавловской крепости пришлось поехать к генералу Половцеву для переговоров. Половцев уверял нас в лойяльности к революции, в своих добрых чувствах, сказал. что он следует точно инструкциям правительства о водворении порядка и против большевиков ничего не замышляет.
Я сказал:
- А вот сегодня ночью, под утро, разгромлена георгиевским батальоном редакция "Правды", разбита вся мебель, изорваны все бумаги и арестованы люди...
Половцев смутился.
- Этого не может быть! Ваши слухи неверны. Никто редакцию не громил. Это у вас ложные сведения.
- Да ведь арестованные-то сотрудники у вас в штабе!
- Я выясню и, поверьте, виновных накажу. Я несколько нездоров и в штабе не был еще, и никто мне не докладывал о нападении на редакцию "Правды".
Вероятно, он хитрил перед нами, полагая, что мы говорим по слухам. Но возможно, что у них от паники правая рука не знала, что делает левая. Паника же была велика, как о том свидетельствовала Дворцовая площадь, превращенная в военный лагерь всех родов оружия.
Было человек 9 сотрудниц и сотрудников нашей конторы, которые из-за дальности квартир попросились у меня переночевать и разместились в конторе спать, кто как мог - на столах, стульях и прямо на полу на газетах. Кроме того, было человек 20 солдат и унтер-офицеров, приехавших с фронтов.
Однако, не успели мы расположиться, как из типографии прибежали сказать, что вломились какие-то солдаты, рвут газеты и ломают машины.
С гамом, шумом, матерщиной начали они хватать всех бывших в редакции и сгонять в одну комнату, подталкивая прикладами. Другие в это время начали обыск и погром.
Несколько офицеров с наганами в руках рылись в столах и в шкафах, приказывая взламывать штыками запертые ящики. Вскоре же появился принесенный из кухни топор, которым стали прямо крушить и раскалывать столы, рубить стулья и кресла, разбивать шкафы и этажерки.
Я не удержался, чтоб не спросить офицера, высокого блондина с двумя георгиевскими крестами, очевидно, начальника всей этой банды:
- Господин офицер, в чем же виноваты эти шкафы и столы?
Он грубо обратился к нам, - мы стояли группой, все унтер-офицеры, ночевавшие у нас.
- А вы тут что за сволочь! Каких частей? Большевики?
Один из унтер-офицеров, немолодой уже, с большими черными усами, спокойно сказал:
- Будь бы ты, господин офицер, у нас на фронте, мы бы тебе показали, как граждан сволочами обзывать! Что за... (он тут выразился непечатно) тут в Петрограде, что фронтовиков материт, да еще хватают! От мы на фронт придем, так расскажем солдатам.
- А, вы фронтовики? Какие вы фронтовики - вы изменщики, с немецкими шпионами возжаетесь! Я вас, мать вашу... связать прикажу, так и сведу в штаб!
- Да ты прикажи вязать... попробуй, - раздался из нашей группы басистый голос. - Что вы, царские порядки обратно поворотили? Ну - нет!
Подхватили другие - и с четверть часа шла несовместимая перебранка.
Белобрысый офицер, наконец, вскипел. Утирая платком пот со лба, он крикнул:
- Ну, кончай, да веди этих. Мы вам покажем, прихвостни большевистские!
Тут уж я разозлился. крикнул:
- Это вы - прихвостни романовские! Хуже царских собак!
Тогда он замахал револьвером:
- Гоните их, гоните! На грузовики! Штыками!
Нас окружили, наставя штыки в спину и подталкивая ими. Один ткнул меня неосторожно штыком и прорвал гимнастерку в боку, около левого рукава.
На лестнице внизу уже стояли арестованные товарищи. Увидя нас, они обрадовались, - оказалось, не видя нас они подумали, что нас там прикончили.
Одна сотрудница даже спросила меня совершенно искренно:
- Они вас не убили?
- Да разве эти сволочи могут! - со злостью ответил я.
- Молчать! Не разговаривать! Полезай все на грузовики. Застрелим, как собак! - раздавались окрики.
Последние грузовики с солдатами и арестованными тронулись.
- Можно отправляться? - спросил молодой офицерик у старшего.
- Тут все солдаты? - спросил тот.
- Да.
- Они ведь отношения к редакции не имеют. Пожалуй, отпустить их, чего их таскать?
- Как прикажите... Эй вы, слезай! Убирайтесь к... матери!
Я оставил редакцию, чтобы пройти по Невскому до Садовой, и по Садовой через Марсово поле вернулся. Везде были массы людей. Вблизи храма Воскресения я остановился у одной кучки и, не знаю почему, ввязался в спор о большевиках и немецких шпионах, хотя не хотел ввязываться и торопился в редакцию.
Однако, мои слова не всем нравились, начались выкрики, потом мой оппонент схватил меня за грудь и крикнул:
- Он сам большевик! Я его знаю. Сведем его, пусть там разберут. что за фрукт! Может он шпион!?
Вот тебе и прогулялся из редакции. Как же теперь номер делать? Не зря меня ребята предупредили не ходить.
Я крикнул, что я фронтовик и удостоверение у меня есть. А так как этот тип все дергал меня за грудь, захватив гимнастерку, то я дал ему кулаком в подбородок, отчего он сразу онемел и выпустил меня. Тут было загалдели разные голоса: побить меня, вести куда-то, но выручили матросы. Их было человек пять с георгиевскими ленточками гвардейского экипажа.
Один из них раздвинул толпу и стал около меня, говоря:
- Что вы, граждане, разоряетесь? Братишка правду сказал. А не нравится - не слушай или говори свое. А за грудки хватать - на это правов нет... верно, братва?! - спросил он своих товарищей.
- А то как же! - ответил один из них.
- Идем, братишка, довольно говорить, - сказал мне матрос.
Мы вылезли из кучи и пошли по набережной Мойки. Стали разговаривать. Я полагал, что это, если не большевики, то сочувствующие; однако тот же матрос вдруг сказал:
- А все-таки - сволочи большевики: власти хотят... верно братва?
Я стал пояснять - вся власть Советам р. и с. д.,но услышал в ответ:
- Брось заливать пушку!
- Ну, дело ваше товарищи. Почитайте газету "Правда" - узнаете, чего хотят большевики... Прощайте, спасибо, что выручили.
И повернувшись уходить от них, решил спросить:
- Чего-же вы меня выручили, раз вы большевиков ругаете?
- Так ты правду говорил, мы не против этих слов. Вижу я - один человек и против всех смело... А как дал ты ему раза - я вижу: стоящий братишка, надо солдата выручить... верно братва?
- Ну, и ты бы дал, если б тебя за грудки схватили.
- Я бы ему по уху.. рраз!.. А ты его только ткнул, а он и сник, прямо увял и язык проглотил. Вот это - да! Вот я вижу - большевик, а фартовый парень, - надо выручить... верно, братва?
Мы расстались, и я так и не понял побуждений матросов, заставивших их выручить большевика.
Вдруг в часу третьем дня Владимир Ильич явился и рассказал, что он на извозчике ехал кружным путем и с большими затруднениями, а до редакции так извозчик и не мог довезти, - пришлось пройти пешком.
- Это и хорошо, что пришлось пройти пешком: и незаметно, что кто-то приехал в редакцию, и с интересом послушал, как ораторствуют в кучках, - говорил Владимир Ильич.
Он занялся статьями, а через некоторое время явилась Анна Ильинична и с тревогой справилась, здесь ли Владимир Ильич? По их просьбе, да и по собственному убеждению, я стал уговаривать Владимира Ильича не бывать некоторое время в редакции, обещал два раза в день посылать ему все интересные материалы, а также записочку о происшествиях, которые мне станут известны.
- Посмотрим, посмотрим. Так и сделайте, если будет нельзя попасть в редакцию, - сказал он и шутливо добавил: - Да, вот что... Если Лев Борисович опять вас снимать будет - вы не очень поддавайтесь.
- Ну, если ЦК пришлет снять, тут ничего не поделаешь.
- Я не говорю - ЦК. Ведь снимал же вас Лев Борисович?
- Да, снимал.
- Я и говорю: не очень поддавайтесь. Не поддавайтесь, - повторил он, хитро улыбаясь.
Я засмеялся и сказал, что теперь уж, с его разрешения, не поддамся.
В редакции становилось не безопасно. На улицах бродили уже по вечерам контрманифестации. Надо было обезопасить редакцию. Я опять затребовал в военной организации прекращенный было караул, и в мое распоряжение стали присылать 12 солдат при унтер-офицере дежурить на ночь, с 6 час. вечера до 6 час. утра, - это было время наиболее опасное, когда могли помешать выпустить номер. Я установил посты часовых, всего 4 поста. и сигнализацию тревоги. И сам я работал в типографии. что называется, при полной амуниции, - и не раз приходилось брать винтовку и выходить на улицу при приближении горланящих черносотенных банд следующих по набережной Мойки.
Работая в редакции "Правды", я проводил там день и ночь. Слишком кипели события и отлучится было нельзя. Обыкновенно к 11 часам уже являлись все сотрудники. Владимир Ильич приезжал обыкновенно к полудню или немного позже. Затем являлись тов. Зиновьев, Каменев, иногда еще кто-нибудь. Обсуждались и писались статьи. составлялся номер. По их уходе я сводил номер, а затем ночью верстал его. Но в эти дни тревога улицы вливалась и к нам, подымая настроение.