Поражение Корнилова стало Нарвой русской контрреволюции, за которой вскоре последует ее Полтава.
Присев к моему письменному столу и облокотившись на него, Струве грустно произнес поразившие меня слова: «Неужели на старости лет нам снова придется стать революционерами?». В этом скорбном, обращенном к себе самому вопросе сказался весь Струве — его личное влечение к мирному научному и культурному творчеству, горечь от крушения надежды, что Россия с 1905 года, хотя и с колебаниями, вышла на путь мирного политического развития, и вместе с тем сознание обязательности подчиниться властному голосу долга, призывавшего снова кинуться в революционную борьбу против новых темных сил, завладевших Россией.
Однажды я сказал ему, что бесчинства революции должны неизбежно привести к жестокой реакции. С необычайной даже для него горячностью он воскликнул: «Что там реакция! Иоанн Грозный — молния с неба — вот что было бы адекватно творящейся мерзости!»
Вскоре в эти же дни П.Б. снова заехал ко мне вместе с академиком Сергеем Федоровичем Ольденбургом; он приехал звать меня на какое-то собрание или митинг, помнится, в Городской думе — не помню, по какому поводу и какого содержания; все тогда перепуталось в водовороте всеобщего безумия. Помню, мы ехали на каком-то казенном автомобиле, на подножках и крыльях которого, по обычаю тех дней, стояли и лежали солдаты с ружьями на прицел — неизвестно на кого. Но мне запомнились горькие слова П.Б.: «Они (старые бюрократы) не хотели реформ, боялись нас и получили теперь Ахерон».
Помню один эпизод. Как-то в 1916 году он созвал у себя на квартире в Сосновке совещание близких ему людей и сотрудников «Русской мысли», посвященное обсуждению политического положения. А.С. Изгоев высказал при этом – общераспространенное в то время – резкое суждение о характере и поведении государя. Упомянутый выше Д. Муретов, монархически настроенный, сентенциозно заметил: «Империя невозможна без Императора; и потому имя Императора должно уважаться даже в частных беседах». Это замечание было той искрой, от которой Струве весь загорелся. «Да, вы правы, – с горячностью ответил он Муретов, – но только за исключением того случая, когда сам Император изменяет своему долгу быть вождем Империи». И он разразился потоком страстных слов, после которых всякое дальнейшее спокойное обсуждение стало уже невозможным.