По складу своего характера я всегда эпос предпочитаю лирике
Товарищи моряки жаловались на тяжелые условия жизни в теплушках и просили перевести их в город. Ховрин, Железняков и я пошли искать помещение. Недалеко от вокзала Николаевской железной дороги, у Красных ворот, наткнулись на огромное трехэтажное здание института благородных девиц. Мы вошли в канцелярию и потребовали кого-либо из администрации. К нам вышла начальница, окруженная свитой классных дам. Все они имели крайне встревоженный вид.
— Что вам угодно? — был первый вопрос начальницы. Читать далее
На Мясницкой бросились в глаза следы пуль, изрешетивших стены и окна домов. Еще большую картину разрушения представлял собой «Метрополь». Там виднелись следы меткого попадания снарядов, были выбиты рамы, снесены карнизы, повреждены наружные мозаичные украшения. Проходившие мимо москвичи охотно пояснили мне, что во время минувших боев здесь засели юнкера, которых пришлось «разносить» из орудий.
С каждой минутой мы приближались к объятой восстанием Москве, где судьба пролетарской революции еще не была решена окончательно. Мысли об этом невольно настраивали на воинственный лад. Читать далее
Встретил ЛуначарскогоБольшевик, который имел встревоженный вид.
— Как я рад вас видеть в живых, Анатолий Васильевич! На фронте ходили упорные слухи о вашей гибели, — обратился я к нему.
— Это пустяки, — отмахнулся тов. Луначарский. — Да и что значит жизнь отдельного человека, когда здесь культурные ценности погибают?.. В Москве разрушен снарядами храм Василия Блаженного. Это гораздо хуже…
Ранним утром еще по пути в Пулково я узнал, что в течение ночи красновские казаки по своей инициативе эвакуировали Царское Село. Нужно было спешить использовать победу. Я направился выяснять судьбу наших батарей. Оказалось, что они стоят на старых позициях. Приказал им срочно передвинуться вперед и выбрать себе место по ту сторону Царского Села, в направлении к Павловску.
По возвращении в Царское Село мы открыли оперативное совещание для обсуждения плана дальнейших действий. В процессе жарких прений оформились два совершенно определенных мнения. Группа, возглавлявшаяся тов. Дзевалтовским, стояла против немедленного наступления, полагая, что первоначально необходимо произвести сосредоточение сил, разведать расположение и численный состав неприятеля. Читать далее
Около полудня я встретил одного из кронштадтских артиллерийских офицеров — тов. Юрьева. Он пригласил меня пить чай. Старик крестьянин, владелец хорошо сколоченной избы, в которой остановился Юрьев, при каждом разрыве падавших поблизости снарядов покряхтывал:
— Господи боже, какие ужасы! И когда только все это кончится?
— А вот разобьем Керенского, тогда и кончится, — уточнил я.
Старик горестно покачал головой. Этот кулачок, дрожа за свою шкуру и за свое добро, видимо, искренне желал прекращения боевых действий или, по крайней мере, перенесения их в другое, более отдаленное место. Однако никакой вражды к нам он не проявлял, быть может, из боязни нашей силы.
Положение на фронте — без перемен. Красновские казаки продолжали занимать Царское, но наши по-прежнему удерживали за собой Пулково. Прибытие отряда с орудиями сильно подняло настроение товарищей из райкома.
Я и Семен РошальСемен Рошаль — большевик, пропагандист, сыгравший ключевую роль в привлечении на сторону большевиков кронштадтских моряков. на старом грузовике двинулись в Пулково. Незадолго до наступления сумерек нам встретился Волынский полк, самовольно ушедший с позиций. Он шел вразброд, длинной лентой растянувшись по краю шоссе. «В Февральскую революцию был первым, а сейчас последний», — невольно мелькнуло у меня в голове. Семен не имел определенного назначения, а поэтому немедленно слез с грузовика и стал призывать солдат к возвращению на позиции.
Узнал о восстании юнкеров. Заняв гостиницу «Астория», они обстреливают оттуда наших пулеметным и ружейным огнем. Рошаль сейчас же вызвался идти с моряками на штурм «Астории».
На улицах, казалось, ничто не свидетельствовало об юнкерском восстании. Повсюду текла мирная, будничная жизнь. Но когда я подъехал к штабу округа на Дворцовой площади, мне бросилось в глаза какое-то зловещее безлюдье. Площадь перед Зимним дворцом напоминала пустыню.
Нас оглушила жуткая новость: Царское Село занято бандами Керенского – Краснова. Это сообщил нам Подвойский. От волнения он выглядел бледнее обыкновенного. Читать далее
— Позвоните по телефону в Кронштадт, — обратился ко мне ЛенинЛидер партии большевиков, — и сделайте распоряжение о срочном формировании еще одного отряда кронштадтцев. Необходимо мобилизовать всех до последнего человека. Революция в смертельной опасности. Если сейчас мы не проявим исключительной энергии, Керенский и его банды нас раздавят.
Смольный был превращен в боевой лагерь. Снаружи, у колоннады, — пушки. Возле них — пулеметы. Пулемет и внутри, с дулом, направленным в проходную дверь. Почти на каждой площадке все те же «максимы». Читать далее
— Поздравляю, революция началась! Зимний дворец взят, и весь Петроград в наших руках, — объявил мне утром один из товарищей, входя в мою комнату.
Я тотчас вскочил на ноги, мысленно послал к черту лечение и устремился в Смольный.
Во время лекции в цирке «Модерн» я сильно простудился и слег в постель.
ЦК назначил мою лекцию в цирке «Модерн», озаглавив ее так: «Перспективы пролетарской революции. Тема предоставила полный простор для заостренной постановки назревшего вопроса о свержении Временного правительства. Я широко использовал этот удобный случай и без всяких стеснений, критикуя политику Временного правительства, в заключение призвал пролетариат и гарнизон Питера к вооруженному восстанию.