В первый раз я увидала КорниловаГенерал, Верховный главнокомандующий во дворе. Мы возвращались после прогулки с Антоном ИвановичемГлавнокомандующий войсками Западного фронта, генерал-лейтенант, и почти у дверей мимо нас прошел небольшого роста генерал, с желтым лицом и немного кривыми ногами, помахивая палкой или хлыстиком. Антон Иванович сжал мне руку и показал глазами ему вслед:
— Корнилов.
— Неужели?!
В этом слове было разочарование. Я себе его представляла совершенно иначе, хотя и видела его портреты в газетах и журналах. Ничего величественного, ничего такого героического… В тот же день после обеда Корнилов пришел в нашу камеру. При его входе все встали и вытянулись. Здесь, в Быхове, или, как его шутя называли, «пол-Ставке», он был по-прежнему Верховным, так его и звали за глаза, так к нему и относились.
Армия послушна своим вождям. А они — генерал Алексеев, все главнокомандующие — признали новую власть.
Ты недовольна, что мало пишу об окружающей обстановке. Это верно. Но в отношении большинства вопросов действий, жизни армии и даже страны, вопросов, которые могли бы иметь интерес, мы связаны «облюдением военной тайны». И не столько сущностью и пользой дела, сколько усмотрением господ цензоров, из которых много людей невежественных. Потому письма мои бледны и малосодержательны. И в отношении вопросов, совершенно нейтральных — сердца и души — не слишком приятно, когда в них копается чужая и не всегда чистая рука.
Праздник: приехал первого Николай и привез милые письма. В таких случаях настроение подымается, мысли светлеют…
Мне кажется, я понимаю сущность тех странных отношений, которые устанавливаются между вами тремя и которые всем трем портят жизнь. Ты сама сознаешь, что несколько нервно относишься к матери. Аркадий это чувствует, не углубляется в причины и инстинктивно становится в отношении Тебя предубежденным. Вы трое не вполне владеете своими нервами и не можете поэтому облечь в сносные формы свои внешние отношения. Голубка моя, радость, возьми себя в руки и подай первый пример, несмотря на «скверный издерганный характер». Читать далее
Вот и праздники прошли. Вяло, скучно, тоскливо. Как будто их и не было. В особенности великолепна была встреча Нового года: продукты, выписанные к праздникам, не поспели, встречать было нечем, и часов в 11 — по военному в 23 часа — залег в постель, вооружившись историей Востока (читаю систематически историю). Не правда ли, оригинально!
Наступление вражеское приостановилось. Затишье. Тепло. Непролазная грязь. Небольшая деревня. Бедные хаты. Страна купается в вине. Его теперь тысячами бочек выливают, составляя какие-то акты. Иначе воинство прославленное озверело бы.
Русская армия отошла за Серено. Я в резерве. Долго ли — не знаю, быть может, неделю, быть может, два дня. Вчера спали на соломе, на полу. Сегодня — тоже.
Добруджу мы оставили. Одна из фатальных наших неудач. Освобождается несколько дивизий противника, которые придут на наш фронт. С утра льет дождь, земля размокла, и масса нашей конницы не в состоянии будет использовать прорыв, который сделали мои войска. Скверно.
Когда ты будешь возиться с ребятишками возле елки, у меня — сильный бой. Вопрос не только пользы дела, но и личного самолюбия. Последнее не важно, но чувствительно. Тем более что недоброжелатели не дремлют. Задача большая, но сил мало. Ничего, поборемся.
Румыны уверенно высчитывают стоимость убытков от каждого разрушенного завода, моста, здания. Говорят: за все заплатят англичане! Оптимисты.
Очутился в самом пекле событий, развернувшихся на румынском фронте. Более или менее состоятельное население эвакуировалось, даже германофилы: боятся очень нашествия болгар и рассказывают ужасы об их зверствах. Вчерашний раб не может стать господином. По духу, конечно. Говорят, что они превосходят в зверствах своих господ германцев. Женщины, по-видимому, все уехали, боятся болгар. Остались лишь такие, которым положительно ничего не угрожает.
Ушли из своей совершенно потонувшей в грязи деревушки. Спали в городке — тоже грязном, но квартиры приличные. Пришлось распечатать письмо, чтобы добавить несколько строк: опять путь далекий и опять расстраивается на неопределенное время почтовое сношение. Когда же я получу Твои строки, моя милая, далекая?... Мне тяжело.
Пока путь кончен. Пришлось перетерпеть много мытарств. Кругом все чужое. Дороговизна невероятная. Курс рубля низок. Пока боевых действий нет. Погода отвратительная: снег тает, в домах густой, мокрый туман, холодно и сыро.
Много часов в купе, один, сам с собой, со своими мыслями. Переживаю каждое слово, сказанное и недоговоренное. Довольно!
Неприветливая странаО Румынии., неприветливые люди и порядочный хаос. Как бы я хотел, чтоб твои бросили предрассудки и переехали в Киев. Мне казалось бы тогда, что у меня уже есть свое родное гнездо.