Буду скоро в Москве.
Милый Сергей!
Твое 129-е получил и живо порадовался письму и вложению. Непременно пришли мне Аксеновскую книжку о Пикассо«Пикассо и окрестности. С двенадцатью меццотинтогравюрами с картин мастера». Судя по проспекту, очень содержательная и живая книга.
Как мне дорога каждая весть из Москвы. Начинаешь понимать китайцев, которые, как говорят, зашивают, уезжая из дому, горсть земли в подошвы туфель, чтобы всегда ходить по своей земле. Сейчас мы очень много работаем. Скоро здесь в Риме пойдёт балет Михаила ФёдоровичаХудожник, сценограф в антрепризе Дягилева «Русские балеты», потом в Париже, Испании и Южной Америке. Это ряд русских вещей, так что каждый акт представляет отдельный балет, не связанный с другими фабулой, а развивающихся совершенно самостоятельно.
Свинберна переводить бросил. Сегодня отошлю статью о МаяковскомПоэт-футурист, и таким образом, счетам моим с Альманахом — конец. Теперь думаю взяться первым делом за прозу.
Дорогой Сергей! Спасибо большое за книжку. Ты либо глупишь, либо лицемеришь, хаючи «Алмазные леса». Что за бессмысленная надпись?! Тебя надо проучить за нее: об «Алмазных лесахВторая книга стихов Сергея Боброва.» ты услышишь ровно десятую часть того, что услышал бы, не сделай ты такой надписи. Мне очень нравится простота твоего слога. О содержании я и не говорю! Молодец! Обнимаю тебя.
Твой Боря
Милостивый государь,
если Вы уже получили кн. 2–3 журнала «Любовь к трем апельсинам» и если Вы уже видели на стр. 159 объявление о «Центрифуге», — быть может, Вы найдете возможным подарить нам один экземпляр Аксенова «Елисаветинцы». Будем Вам очень-очень признательны.
Уважающий Вас Вс. Мейерхольд.
Здесь пьянство царит поголовное и свирепое и карточные ноктурналии высокоазартного свойства. Здесь я прямо нахалом стал — не вижу пред собой ни возраста, ни положения и, случается, скандалю.
Милый Сергей! Боюсь, тебя моя приписка обидела. Сам виноват. Ты, в общем, ужасный человек, Сергей! Как я радовался восстановлению наших добрых литературных отношений! Литературных — ибо никакие иные в восстановлении не нуждались. И я уверен, что ты не преминешь сделать все от тебя зависящее, чтобы сделать их невозможными. Видно, ты ими не дорожишь, да, верно, и дорожить-то нечем; видит Бог, я это чистосердечно и без всяких ужимок говорю: перед лицом МаяковскогоПоэт-футурист я в своих глазах всякий смысл и цену теряю.
Но довольно. К письму приложено несколько стихотворных моих неудач. Воспользуйся ими для Альманаха.
Ну, всего лучшего.
Твой Б. Пастернак
Милый Сергей! Спасибо за присланного МаяковскогоПоэт-футурист. Я органически не способен искать у Маяковского неловкостей стиля. На мой взгляд, Маяковский единственный среди всех нас, пишущих — поэт, если относиться с некоторой обязующей взыскательностью к этому слову. А раз это так, то ни о какой чистке его фразеологии говорить я не возьмусь; и браться за это не стану по той единственной причине, что это претило бы моей душе и расходилось бы с тем чувством восхищения перед М., которое, как тебе небезызвестно, — неискоренимая и основательная моя слабость.
Как тебе не стыдно, Сергей? Ведь не слепой же ты. А ведь я тебе завидую, что у тебя иммунитет какой-то есть, которым я по отношению к таким явлениям, как Маяковский, не располагаю. Жду письма. Жму руку.
Твой Б. Пастернак
Милая Наталья Сергеевна! К моему искреннему огорчению письма Вашего из Парижа я не получал, наверное, по милости немецких субмарин, а потому и не писал Вам. Книжки наши Вам посылаю и буду посылать все новое.
Что делается в Москве? Да мало интересного, книг выходит мало и народу мало. Поставили в Камерном Театре «Виндзорскую проказницу» с декорациями ЛентуловаХудожник, сценограф и «Фамиру Кифаред» с декорациями ЭкстерХудожница-авангардистка, сценограф. Последнее довольно отрадно. Открылся «Бубновый валет», не особенно интересный. Живу я ничего себе, много работаю. В Москве сейчас, как и везде, очень плохо с питанием. То того нет, то другого. Довольно надоедливо. Тоже и с бумагой, и перед тем, как печатать книгу, приходится бегать по всему городу и ее (бумагу) искать — не говоря уже о том, что она стоит в 5-6 раз дороже.
Ваш С. Бобров
Дорогой Сергей!
Снега, сороки, пошевни, трубы, осветительные шкалики, печи, ночи, свечи — но где же письма в таком случае? Что сталось с ними? Не заклевал ли ворон в поле их, или на злого половца наехали, горемычные?
Носят зайцев, носят глухарей и тетеревов, несут, наконец, околесицу, неуязвленную сомнением. Но где же письма в таком случае? Что мне с того, что кухне пишут с фронта. Не пишу ли и я на фронт?
Ясно — дальше так продолжаться не может. Я упраздняю зиму, снег, сорок, глухарей и тетеревов — это не то, не то. Это, конечно, символически выявляет лик современности, спору нет, но все-таки общего с нею во всем этом нет ничего, и, о, современник мой, яви мне лицо свое без покрывала Майи — я это предпочту.