При таких условиях решаю уклониться от всякого дальнейшего участия в политической и военной жизни Северного Кавказа и посылаю для корректности телеграмму в Тифлис, в штаб фронта, с изложением обстоятельств и просьбой освободить меня от должности командира корпуса, а затем сосредотачиваюсь на довольно трудной, но занимательной задаче — спасения собственной шкуры, ибо на железной дороге меня большевики подкарауливают, особенно в Прохладной, а из Нальчика ни на восток, ни на запад мне верхом нет никаких шансов выбраться в целости.
Еду в Кисловодск, постараться там из запасных сотен Черкесского полка организовать оплот против Пятигорской советской республики; на обратном пути, в Нальчике, узнаю, что во Владикавказе в мое отсутствие все развалилось. Ингуши напали на город, казаки произвели контратаку, осетины вмешались в общую кашу, и пошла потеха. Мой штаб корпуса удрал в одном направлении, штаб 1-й дивизии — в другом, запасные сотни тоже благополучно удалились в разные стороны, командир запасного полка на единственном имевшемся у меня броневом автомобиле уехал по Военно-Грузинской дороге в Тифлис, а мои корпусные склады разграблены дочиста. Читать далее
У меня назревает новая трагедия — отсутствие денег. Приходится бороться с разбоями, когда туземные всадники, не получающие жалования, весьма естественно склонны либо отправиться домой, либо самим пограбить.
После прибытия АлексееваНачальник штаба Верховного главнокомандующего, с 24 марта 1917 года - Верховный главнокомандующий в Екатеринодар там происходит очередной съезд всяких делегатов, и отправившийся туда Чермоев сообщает мне по телеграфу, что Кубань с Тереком решили объединить военное командование на обеих территориях в моем лице. Благодарю за честь, но не вижу, к чему это приведет при наличии отдельных военных министров, когда даже Горская республика таковым обзавелась, да еще имеется авторитет атаманов. Масса властей, но никто не слушается, а действительная власть всюду быстро переходит в руки большевистских комитетов.
Конвойцы отправляются и привозят тела убитых, а также нескольких арестованных ополченцев Уфимской дружины, которых заключают в темницу. Я пишу грозный, хотя, собственно, довольно бесполезный приказ о расформировании Уфимской дружины, а затем устраиваю КарауловуМихаил Караулов — атаман Терского казачьего войска, член Государственной думы II и IV созывов от Терской области. 1 декабря он возглавил Временное Терско-Дагестанское правительство. очень торжественные похороны, выстроив на улицах шпалеры от частей русских, туземных и казачьих. Читать далее
Когда я казакам сообщаю, что их атаман убит, негодование велико и бурно, некоторые даже не хотят мне верить. Затем начинают высказываться всякие предложения, клонящиеся, в общем, к тому, чтобы немедленно командировать из Владикавказа в Прохладную обе конвойные сотни, (бывшие Конвоя Его Величества), чтобы наказать виновных или, по крайней мере, их арестовать и привезти тело атамана. Читать далее
Происходит трагическое убийство КарауловаМихаил Караулов — атаман Терского казачьего войска, член Государственной думы II и IV созывов от Терской области. 1 декабря он возглавил Временное Терско-Дагестанское правительство.. Он поехал в Прохладную — встретить один из терских казачьих полков, вернувшихся с фронта, и пока его вагон стоял на запасном станционном пути, он был окружен толпой солдат ополченской дружины, находившейся в Прохладной, которые, не без поддержки прохладненских казаков, открыли огонь по вагону, изрешетили его совершенно, убив находившихся внутри Караулова и его брата.
Развал все увеличивается.
Совещание затягивается до двух часов ночи. Замечаю, что уважаемый чеченский мулла Дени-Шейх упорно молчит. В конце концов, говорю, что хотел бы слышать его мнение, в надежде, что он меня поддержит, но получается неожиданный конфуз.
Мулла начинает с продолжительных комплиментов по адресу моей мудрости и доблести, а затем заявляет: «Аллаху угодно было теперь наслать на человечество какое-то огульное сумасшествие, и пока Всемогущий не решит это сумасшествие вновь удалить, даже такие люди, как наш генерал, ничего поделать не могут, ибо на то Божественная воля». Читать далее
После того как советская власть окончательно утвердилась в Баку, большевики направили все свои усилия на то, чтобы развалить Северный Кавказ, и для этого они, между прочим, послали броневой поезд прокатиться по Владикавказской железной дороге, отчасти с целью разведывательной, отчасти с целью пропагандной, но вместе с тем и для того, чтобы увеличить существовавший беспорядок. Для достижения последнего пункта этой программы был применен способ довольно простой, а именно: обстрел туземных селений, расположенных вдоль железнодорожной линии, главным образом, в Чечне. Читать далее
39-я пехотная дивизия сорвалась с фронта, засела в поезде и под угрозой смерти заставила железнодорожный персонал ее везти на север. Творя по дороге всякие бесчинства, она благополучно проследовала через Закавказье и стала приближаться к Петровску. На Кубани и на Тереке все взволновались, ибо появление этой орды на Северном Кавказе внесло бы слишком много оживления в нашу и без того достаточно беспокойную жизнь.
Когда подходят один за другим казачьи эшелоны, я их останавливаю, но рожи казаков мне совсем не нравятся. Читать далее
По дороге в Екатеринодар останавливаюсь в одной из Кубанских станиц, избравшей меня своим казаком на том основании, что мои предки служили в Запорожской Сечи и один из них был даже войсковым писарем. Встречают меня торжественно и ведут к обедне, во время которой замечаю, что священник поминает «воинов, за Веру, Царя и Отечество живот свой на поле брани положивших». Когда после обедни я выражаю свое удивление по поводу сохранения в богослужении прекрасной молитвы, ныне считающейся контрреволюционной, станичный атаман весьма резонно мне объясняет, что за Царя-то и клали свои животы, а когда Его не стало, то животов никто больше не клал, и что посему нельзя вводить изменений в старинной формуле и сие станичному попу внушено. Молодчина.
В Тифлисе нахожу в штабе полное уныние, фронт окончательно разваливается, дезертирство идет не отдельными личностями, а целыми полками и дивизиями, и вся эта масса самовольно демобилизованных хлынула в тыл и творит всякие бесчинства, запружая все и без того скудные пути сообщения Кавказского фронта.
Объезжаю постепенно свои туземные полки, навещаю дагестанцев в Хасав-Юрте, чеченцев в Грозном, кабардинцев в Нальчике. Предпринимаю путешествие в Закавказье, чтобы повидать татар в Елисаветполе, где провожу приятный день среди старых соратников. По дороге в Баку попадаю на съезд представителей всех мусульманских племен, где нахожу настроение весьма… самостийное, скорее панисламистическое.
На обеде был Рогозин, адъютант ПоловцоваГлавнокомандующий войсками Петроградского военного округа (летом 1917 года). Он рассказал, что, устав от безделья, Половцов отправился в Ставку за назначением. КорниловГенерал, Верховный главнокомандующий приказал ему возвращаться в Петроград, куда скоро прибудет и он, и дожидаться там. Половцов поехал в Петроград. В час ночи в воскресенье, 9 сентября, с ним связались Пальчинскийпредседатель Особого совещания по обороне Петрограда, Туган-Барановский и Туманов, которые отвели генерала к Керенскомупремьер-министр.
Керенский пять минут жал Половцову руку, а потом попросил его принять командование войсками в Петрограде. Половцев отказался, но они проговорили за чаем до шести часов утра. Потом Керенский сказал: «Мне более чем жаль, что я не могу вас переубедить, но хоть скажите мне — вот карта — где бы вы разместили орудия для обороны Петрограда?» Половцов ответил, что он не знает местности. Однако он посоветовал, чтобы будущий Верховный главнокомандующий размещал пушки на господствующих высотах.