Сергей Эфрон

Меня страшно тянет на войну солдатом или офицером. Я знаю прекрасно, что буду бесстрашным офицером, что не буду совсем бояться смерти. Всех бы братьев милосердия, на месте начальства, я забрал бы в солдаты, как дармоедов.

ВКонтакте

Фейсбук

Твиттер

ОК

Viber

Скопировать ссылку

2 Поделиться

17 Календарь героя

Читать с начала

Возраст: 24

Живет в: Москва, Борисоглебский, 6

Род занятий: публицист, литератор

Звание: Прапорщик

Семья

Друзья

Максимилиан Волошин

Анастасия Цветаева

Осип Мандельштам

Александр Таиров

Без вымысла

Проект 1917 — это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками. Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы.
Проект начинается 14 ноября 1916 и заканчивается 18 января 1918.

Москва, Борисоглебский, 6

08.01.18

Man soll das Leben, wie die Frau den ungeliebten Mann, ubcr sich ergehen lassen.Нем. — «Жизнь надо перетерпеть, как женщина — нелюбимого мужчину».

#Это любовь

, и еще

Сергей Эфрон

У одних — серлие-пламя
У других — воткнутый в грудь нож
Одни набирают воздух полной грудью и как мехами раздувают свое пламя.
Другие вздохнут чуть, чуть и скрючившись кричат от боли.

Еще 3 комментария

10 Мне нравится

3 Комментировать

Москва, Борисоглебский, 6

24.12.17

Лёвашенька! Завтра отправлю Вам деньги телеграфом. Я думаю, Вам уже скоро можно будет возвращаться в Москву, переждите еще несколько времени, это вернее. Конечно, я знаю, как это скучно — и хуже! — но я очень, очень прошу Вас. Я не преуменьшаю Вашего душевного состояния, я всё знаю, но я так боюсь за Вас, тем более, что в моем доме сейчас находится одна мерзость, которую сначала еще надо выселить. А до Рождества этого сделать не придется. Читать далее

, и еще

9 Мне нравится

Комментировать

Новочеркасск

23.12.17

— Большие у нас силы? — спрашиваю. В ответ хохот.

— О силах наших говорить не приходится. Их у нас собственно и нет. Во всяком случае, в несколько раз меньше того, что мы имели в Москве. Казаков в счет брать нельзя. Они воевать не хотят и на серьезную борьбу не пойдут. И, несмотря на это, мы все гораздо спокойнее, чем были в Александровском училище, и — что знаем наверное — силы у нас появятся. К нам уже начали съезжаться со всей России. Правда, помалу, но ведь это объясняется тем, что почти никто и не знает толком о нашем существовании. Едут так, на ура. А как узнают, что во главе — генерал АлексеевНачальник штаба Верховного главнокомандующего, с 24 марта 1917 года - Верховный главнокомандующий, десятки тысяч соберутся!

#Тихий Дон

, и еще

12 Мне нравится

38 Комментировать

Новочеркасск

16.12.17

Я подписал присягу, которую подписывали все вновь прибывающие. В присяге было несколько пунктов, и все они сводились к тому, что каждый вступавший в Армию отказывается от своей личной жизни и обязуется отдать ее — всю — спасению Родины. Особый пункт требовал от присягающего отречения от связывающих его личных уз (родители, жена, дети). Меня зачислили в Георгиевский полк (первый полк Добровольческой Армии), который в это время насчитывал несколько десятков штыков и свободно умещался за обедом в одной комнате. Генерал АлексеевНачальник штаба Верховного главнокомандующего, с 24 марта 1917 года - Верховный главнокомандующий не показывался и жил, кажется, сначала в особом вагоне, а потом в Атаманском дворце. Основное ядро собравшихся — москвичи. Говорят о необходимости сформировать Московский полк. Только вот — из кого! Нас кучка — двести-триста человек, и окружены мы общей ненавистью и непониманием. Стоит выйти на улицу, чтобы почувствовать это по взглядам — в лицо и вслед.

#Тихий Дон

Москва, Борисоглебский, 6

11.12.17

Лев! Я вчера была у С. Он предлагает помочь в продаже дома. Какому-нибудь поляку. Относительно другого, он говорит, чтобы я записала Вас кандидатом в какое-то экономическое общество. Хороший заработок. А пока — советует Вам еще отдохнуть с месяц. Насчет кандидатуры — я разузнаю и напишу Вам подробно. Целую.

P. S. У Додиного дяди — бородатая прислуга вроде Бабы-Яги. Очень милая. 100 лет. Передайте это Доде. Скоро пришлю продуктов и простынки.

, и еще

7 Мне нравится

2 Комментировать

Юлия Оболенская

Москва

06.12.17

Если видите СережуЛитератор, офицер — от меня привет. Была я на развалинах обормотника. ВераАктриса кормит ИринуИрина Эфрон, дочь Марины Цветаевой. и похожа не на женщину, а на монаха с подкидышем, так и сама говорит.

Коктебель, Феодосия

29.11.17

Дорогая Вера!

Если есть возможность выехать из Москвы — выезжайте с Алей, Ириной и Любой в Коктебель. Пра предлагает Вам бесплатно комнату и стол. Все ключи у Вас (у Жуковских). Узнайте на вокзале, доходит ли багаж. Тогда соберите часть вещей менее ценных в большую корзину. У нас их две: внизу и рядом с СережинойЛитератор, офицер комнатой. Выберите ту, что покрепче, и перевяжите веревкой. Если багаж не доходит — зашейте вещи в несколько тюков. Возьмите на это старые простыни и серое байковое (Сережино) одеяло. Можно в пикейное. Читать далее

…Пра и МаксПоэт, переводчик, литературный критик Вас очень ждут. А если Вы не уживетесь здесь — дорога моя. Здесь трудно, но возможно. Но сегодня второй день нет газет, и я чувствую, что не выживу здесь без детей, в вечном беспокойстве. Любу соблазняйте морем, хлебом, теплом, спокойствием. Да! Необходимо взять в вагон чайник, кружку и детский предмет, а то пропадете! Не забудьте губку, клизму, частый гребень. Если ехать невозможно — что делать! Если есть малейшая возможность — поезжайте. А то мы расстаемся с детьми — Бог весть насколько!

Может быть, дороги уже встали, может быть, письмо мое напрасно — что делать! Я сделала всё, что могла, я так просила тогда Сережу взять Алю. Чтобы уменьшить тюк, пусть Люба наденет поверх своего платья мое коричневое летнее пальто (висит в гардеробе, длинное, масса пуговиц), а сверху своего пальто — еще мое зеленое с тремя пелеринками. Если можно, возьмите и Алино осеннее, с серебряными пуговицами, и летнее желтенькое. Здесь ничего нельзя купить. Берегитесь дорóгой воров!!!

Ну, поручаю всё это на Божью волю! Если ехать страшно — не поезжайте, если трудно — всё-таки поезжайте. Здесь проживем. Если выехать не удастся — устройте это с моими банковскими бумагами и драгоценностями и передайте Никодиму или Тане. Особенно — бумаги. Если не поедете, сдайте детскую! Целуйте детей. У нас всё хорошо. Погода теплая, гуляем без пальто, но по ночам холодно. Пра и Макс очень зовут Вас. МЭ

, и еще

16 Мне нравится

6 Комментировать

Крым, Коктебель, ул. Морская 43, дом Волошина

25.11.17

О своей работе, конечно, нечего и думать. (Я так ждал осени, чтобы начать писать стихи в тишине!) Я стараюсь делать все. Но странно, что гнев и раздражение мамины только растут: я не могу шевельнуться, все служит предлогом раздражения и самых горьких упреков. Теперь на меня кричат, что я всячески отлыниваю от работы. Вообще, у меня такое впечатление, что меня на старости лет отдали в кухонные мальчики, и кажется, что так даже на прислугу не кричат, как на меня. У меня часто ощущение, что это все кошмар и во сне.

Третьего дня неожиданно приехала МаринаПоэтесса с СережейЛитератор, офицер и массой рассказов об московских днях. Об этом расскажу при встрече, и когда они будут в городе, сами расскажут: все уже в общих чертах точно рассказано в газетах — интересны детали. Их присутствие психологически принесло мне облегчение, но фактически остается тот же уютный домашний ад, тем более что у нас нет до сих пор прислуги. Читать далее

, и еще

12 Мне нравится

13 Комментировать

вместе с

16.11.17

Приехала в Москву и выехала обратно в Крым

Орёл

15.11.17

Если Вы живы, если мне суждено еще раз с Вами увидеться, — слушайте: вчера, подъезжая к Харькову, прочла «Южный край». 9000 убитых. Я не могу Вам рассказать этой ночи, потому что она не кончилась. Сейчас серое утро. Я в коридоре. Поймите! Я еду и пишу Вам и не знаю сейчас — но тут следуют слова, которых я не могу написать.

Подъезжаем к Орлу. Я боюсь писать Вам, как мне хочется, потому что расплачусь. Все это страшный сон. Стараюсь спать. Я не знаю, как Вам писать. Когда я Вам пишу, Вы — есть, раз я Вам пишу! А потом — ах! — 56 запасной полк, Кремль. (Помните те огромные ключи, которыми Вы на ночь запирали ворота?) А главное, главное, главное — Вы, Вы сам, Вы с Вашим инстинктом самоистребления. Читать далее

Разве Вы можете сидеть дома? Если бы все остались, Вы бы один пошли. Потому что Вы безупречны. Потому что Вы не можете, чтобы убивали других. Потому что Вы лев, отдающий львиную долю: жизнь — всем другим, зайцам и лисам. Потому что Вы беззаветны и самоохраной брезгуете, потому что «я» для Вас не важно, потому что я все это с первого часа знала! Если Бог сделает это чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака.

Известия неопределенны, не знаю, чему верить. Читаю про Кремль, Тверскую, Арбат, Метрополь, Вознесенскую площадь, про горы трупов. В социал-революционной газете «Курская Жизнь» от вчерашнего дня — что началось разоружение. Другие (сегодняшние) пишут о бое. Я сейчас не даю себе воли писать, но тысячу раз видела, как я вхожу в дом. Можно ли будет проникнуть в город? Скоро Орел. Сейчас около 2 часов дня. В Москве будем в 2 часа ночи. А если я войду в дом — и никого нет, ни души? Где мне искать Вас? Может быть, и дома уже нет? У меня все время чувство: это страшный сон. Я все жду, что вот-вот что-то случится, и не было ни газет, ничего. Что это мне снится, что я проснусь. Горло сжато, точно пальцами. Все время оттягиваю, растягиваю ворот. Сереженька. Я написала Ваше имя и не могу писать дальше.

#Это любовь #Это гражданская война

, и еще

33 Мне нравится

9 Комментировать

Москва, Знаменка, Александровское военное училище

13.11.17

Выясняется, что помощи ждать неоткуда. Мы предоставлены самим себе. Но никто, как по уговору, не говорит о безнадежности положения. Ведут себя так, словно в конечном успехе и сомневаться нельзя. А вместе с тем ясно, что не сегодня-завтра мы будем уничтожены. И все, конечно, это чувствуют.

Для чего-то всех офицеров спешно сзывают в Актовый зал. Иду. Зал уже полон. В дверях толпятся юнкера. В центре — стол. Вокруг него несколько штатских — те, которых мы вели из городской думы. На лицах собравшихся — мучительное и недоброе ожидание. Читать далее

На стол взбирается один из штатских.

— Кто это? — спрашиваю.

— Министр Прокоповичминистр продовольствия.

— Господа! — начинает он срывающимся голосом. — Вы офицеры и от вас нечего скрывать правды. Положение наше безнадежно. Помощи ждать неоткуда. Патронов и снарядов нет. Каждый час приносит новые жертвы. Дальнейшее сопротивление грубой силе — бесполезно. Взвесив серьезно эти обстоятельства, Комитет общественной безопасности подписал сейчас условия сдачи. Условия таковы. Офицерам сохраняется присвоенное им оружие. Юнкерам оставляется лишь то оружие, которое необходимо им для занятий. Всем гарантируется абсолютная безопасность. Эти условия вступают в силу с момента подписания. Представитель большевиков обязался прекратить обстрел занятых нами районов с тем, чтобы мы немедленно приступили к стягиванию наших сил.

В ответ тягостная тишина. Чей-то резкий голос:

— Кто вас уполномочил подписать условия капитуляции?

— Я член Временного Правительства.

— И вы как член Временного правительства считаете возможным прекратить борьбу с большевиками? Сдаться на волю победителей?

— Я не считаю возможным продолжать бесполезную бойню, — взволнованно отвечает Прокопович.

Исступленные крики:

— Позор! — Опять предательство. — Они только сдаваться умеют! — Они не смели за нас подписывать! — Мы не сдадимся!

Прокопович стоит с опущенной головой. Вперед выходит молодой полковник, георгиевский кавалер, Хованский.

— Господа! Я беру смелость говорить от вашего имени. Никакой сдачи быть не может! Если угодно, — вы, не бывшие с нами и не сражавшиеся, вы — подписавшие этот позорный документ, вы можете сдаться. Я же, как и большинство здесь присутствующих, — я лучше пущу себе пулю в лоб, чем сдамся врагам, которых считаю предателями Родины. Я только что говорил с полковником Дорофеевым. Отдано приказание расчистить путь к Брянскому вокзалу. Драгомиловский мост уже в наших руках. Мы займем эшелоны и будем продвигаться на юг, к казакам, чтобы там собрать силы для дальнейшей борьбы с предателями. Итак, предлагаю разделиться на две части. Одна — сдается большевикам, другая прорывается на Дон с оружием.

Речь полковника встречается ревом восторга и криками:

— На Дон! — Долой сдачу! Но недолго длится возбуждение. Следом за молодым полковником говорит другой, постарше и менее взрачный.

— Я знаю, господа, то, что вы от меня услышите, вам не понравится и, может быть, даже покажется неблагородным и низменным. Поверьте только, что мною руководит не страх. Нет, смерти я не боюсь. Я хочу лишь одного: чтобы смерть моя принесла пользу, а не вред родине. Скажу больше — я призываю вас к труднейшему подвигу. Труднейшему, потому что он связан с компромиссом. Вам сейчас предлагали прорываться к Брянскому вокзалу. Предупреждаю вас — из десяти до вокзала прорвется один. И это в лучшем случае! Десятая часть оставшихся в живых и сумевшая захватить ж.-дорожные составы, до Дона, конечно, не доберется. Дорогой будут разобраны пути или подорваны мосты, и прорывающимся придется где-то далеко от Москвы либо сдаться озверевшим большевикам и быть перебитыми, либо всем погибнуть в неравном бою. Не забудьте, что и патронов у нас нет. Поэтому я считаю, что нам ничего не остается, как положить оружие. Здесь, в Москве, нам и защищать-то некого. Последний член Временного правительства склонил перед большевиками голову. Но, — полковник повышает голос, — я знаю также, что все, находящиеся здесь — уцелеем или нет, не знаю, — приложат всю энергию, чтобы пробираться одиночками на Дон, если там собираются силы для спасения России.

Полковник кончил. Одни кричат:

— Пробиваться на Дон всем вместе! Нам нельзя разбиваться!

Другие молчат, но, видно, соглашаются не с первым, а вторым полковником.

Я понял, что нить, которая нас крепко привязывала одного к другому — порвана и что каждый снова предоставлен самому себе.

Ко мне подходит прап. Гольцев. Губы сжаты. Смотрит серьезно и спокойно.

— Ну что, Сережа, на Дон?

— На Дон, — отвечаю я.

Он протягивает мне руку, и мы обмениваемся рукопожатием, самым крепким рукопожатием за мою жизнь.

Впереди был Дон

Оставлен Кремль. При сдаче был заколот штыками мой командир полка — полковник Пекарский, так недавно еще бравший Кремль.

Училище оцеплено большевиками. Все выходы заняты. Перед училищем расхаживают красногвардейцы, обвешанные ручными гранатами и пулеметными лентами, солдаты…

Когда кто-либо из нас приближается к окну, — снизу несется площадная брань, угрозы, показываются кулаки, прицеливаются в наши окна винтовками. Внизу, в канцелярии училища, всем офицерам выдают заготовленные ранее комендантом отпуска на две недели. Выплачивают жалованье за месяц вперед. Предлагают сдавать револьверы и шашки.

#Это гражданская война

, и еще

17 Мне нравится

15 Комментировать

Москва, Знаменка, Александровское военное училище

12.11.17

С каждым часом становится труднее. Все на ногах почти бессменно. Не успеваешь приехать после какого-либо дела, наскоро поесть, как снова раздается команда:
— Становись!
Нас бросают то к Москве-реке, то на Пречистенку, то к Никитской, то к Театральной, и так без конца. В ушах звенит от постоянных выстрелов (на улицах выстрелы куда оглушительнее, чем в поле).
Большевики ловко просачиваются в крепко занятые нами районы. Сегодня сняли двух солдат, стрелявших с крыши Офицерского О-ва, а оно находится в центре нашего расположения. Читать далее

#Это гражданская война

, и еще

10 Мне нравится

23 Комментировать

Москва, Знаменка, Александровское военное училище

12.11.17

Ко мне подходит прапорщик Гольцев — мой однокашник и однополчанин. Подсаживается, рассказывает.

— Вот вчера мы в грязную историю попали, С. Я! Получаем приказание с корнетом Дуровым засесть на Никитской в Консерватории. А там какой-то госпиталь. Дело было уже вечером. Подымаемся наверх, а солдаты, бывшие раненые, теперь здоровые и разъевшиеся от безделия, — зверьми на нас смотрят. Поднялись мы на самый верх, вдруг — сюрприз: электричество во всем доме тухнет. И вот в темноте крики: «Бей, товарищи, их!» Это нас то есть. Тьма кромешная, ни зги не видать. Оказывается, негодяи нарочно электричество испортили. В темноте думали с нами справиться. Ошиблись. Темнота-то нам и помогла.

Корнет Дуров выстрелил в потолок и кричит: «Кто ко мне подойдет, убью как собаку!» Они, как тараканы, разбежались. Друг от друга шарахаются. Подумай только, какое стадо! Два часа с ними в темноте просидели, пока нас не сменили

, и еще

2 Мне нравится

Комментировать

Москва, Знаменка, Александровское военное училище

12.11.17

Наш взвод идет к ген. БрусиловуГенерал-адъютант, Верховный главнокомандующий (с 4 июня 1917 года), ранее - главнокомандующий Юго-Западного фронта с письмом, приглашающим его принять командование всеми нашими силами. Брусилов живет в Мансуровском переулке, на Пречистенке.

Выходим на Арбатскую площадь. Грустно стоят наши две пушки, почти совсем замолкшие. Почти все окна — без стекол. Здесь и там вместо стекол — одеяла.

Москва гудит от канонады. То и дело над головой шелестит снаряд. Кое-где в стенах зияют бреши раненых домов. Но… жизнь и страх побеждает. У булочных Филиппова и Севастьянова толпятся кухарки и дворники с кошелками. При каждом разрыве или свисте снаряда кухарки крестятся, некоторые приседают. Наконец, возвращаются от Брусилова.

— Ну что, как?

— Отказался по болезни.

Тяжелое молчание в ответ.

#Это гражданская война

, и еще

2 Мне нравится

Комментировать

Москва, Знаменка, Александровское военное училище

11.11.17

Наконец-то появился командующий войсками, полковник Рябцов. В небольшой комнате Александровского училища, окруженный тесным кольцом возбужденных офицеров, сидит грузный полковник в расстегнутой шинели. Верно, и раздеться ему не дали, обступили. Лицо бледное, опухшее, как от бессонной ночи. Небольшая борода, усы вниз. Весь он рыхлый и лицо рыхлое — немного бабье. Вопросы сыплются один за другим и один другого резче. Чувствую, как бешено натянута струна — вот-вот оборвется. Десятки горящих глаз впились в полковника. Он сидит, опустив глаза, с лицом словно маска, — ни одна черта не дрогнет.
— Я сдал Кремль, ибо считал нужным его сдать. Читать далее

#Это гражданская война

, и еще

8 Мне нравится

7 Комментировать