Здравый смысл думского большинства удержал его от гибельной крайности
Лидер думской оппозиции бросает вызов правительству.
Участники: Павел Милюков, Михаил Родзянко, Василий Маклаков, Яков Глинка и еще 1, Александр Эрн
Cтало ходячим, особенно в устах друзей Милюковалидер партии кадетов, утверждение, что с речи 14 ноября следует датировать начало русской революции.
После последних событий в Государственной думе, кажется, и самые демократические элементы признали Милюковалидер партии кадетов своим руководителем. Теперь мы ждем новых событий. Если нас не распустят и если они не уйдут, то борьба будет продолжаться. Боязно всегда за октябристов, но думаю, что на этот раз и они выдержат.
Обед у Гессенов. Читали «исторические» речи Милюковалидер партии кадетов, ШульгинаДепутат IV Государственной Думы, МаклаковаЮрист, член IV Государственной думы. Настроение начинает сильно напоминать настроение 1905 года. Впрочем, под «гражданским возмущением» немало низкопробной радости, что «господам теперь несдобровать». На меня эти речи не произвели ни малейшего впечатления, и мне кажется, что Государь может спать спокойно, пока имеется лишь угроза такой «оппозиции Его Величеству».
Государственная дума держится на гнилой нитке, и мы каждую минуту ждем ее разгона. Заседания все время бурные и не знаю, когда все это кончится. Даже противно стало смотреть на все бурные выходки наших заправил — членов Думы, которые, закусив удила, несутся черт знает куда.
Царь только вчера получил речь Милюковалидер партии кадетов и дал телеграмму, чтобы Шуваев и Григорович поскорее бросились в Думу и покормили ее шоколадом уверения, заверения и уважения. Эти так сегодня и сделали.
Вот в этом вся суть: у нас, русских, нет внутреннего понятия о времени, о часе, о «пора». Мы и слова этого почти не знаем. Ощущение это чуждо. Рано для революции (ну, конечно) и поздно для реформ (без сомнения!). Читать далее
Я вспоминаю слова Пушкина. В 30-х годах он говорил: «Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу». Да, господа, рабы и льстецы и во время Пушкина, как и теперь, вечные спутники высокого места; но им цену знали, рабов и льстецов не слушали. А теперь, видя, что происходит, страна спрашивает себя с недоумением: а что, если теперь там им верят больше, чем своему же правительству? Что, если для этих людей интересы режима важнее интересов и чести России?
Если это правительство не утратило доверия сверху, то я скажу от имени страны: неужели страна после стольких доказательств лояльности не заслужила того, чтобы не заставляли ее идти за тем, кого она считает безумцем или изменником? Неужели страна не заслужила того, чтобы к ее душе, к ее совести отнеслись с уважением? И мы, Государственная Дума, представители этой страны, мы должны сказать, и больше, должны показать, что в этом конфликте страны и правительства наше место не на стороне правительства. Мы должны сказать, чтобы было всем ясно, что пришло время выбора: или мы, или правительство. Интересы страны или сохранение у них их портфелей? Удовольствие тех, кто их получил, или интересы родины и всего государства?
Мы же работать с этим правительством больше не можем.
Вместо газет вышла небывало белая бумага. Милюковлидер партии кадетов произнес длинную речь, чрезвычайно для него резкую. Говорил об «измене» в придворных и правит. кругах, о роли царицы АлРоссийская императрица, жена Николая II., о РаспутинеДруг императорской семьи (да, и о Грише!), Штюрмере, Манасевиче, Питириме — о всей клике дураков, шпионов, взяточников и просто подлецов. Приводил факты и выдержки из немецких газет. Но центром речи его я считаю следующие, по существу ответственные, слова: «Теперь мы видим и знаем, что с этим пр-вом мы также не можем законодательствовать, как не можем вести Россию к победе». Читать далее
За экземпляр речи Милюкова платили по 25 рублей и за прочтение по 10 рублей. От председателя Совета министров было получено два письма. В первом из них он обращался к председателю Государственной думы с просьбою прислать стенограмму, причем, просил сохранить ее в неприкосновенности на предмет привлечения Милюкова за клевету; во втором он указывал, что случай, имевший место в Государственной думе, когда имя Государыни Императрицы Александры Федоровны было употреблено в недопустимом сопоставлении с другими лицами, небывалый еще в анналах Государственной думы, и выражал надежду, что председатель примет меры воздействия на Милюкова.
Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе. Если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни.
Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: «Я, быть может, дурак, но я не изменник». Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их — как вы назовете это: глупостью или изменой?
Когда со все большею настойчивостью Дума напоминает, что надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать — значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию — что это, глупость или измена?
На открытие Думы явились министры во главе со Штюрмером, прослушали речь председателя, затем Штюрмер встал и под крики левых: «Вон, долой изменника Штюрмера!» вышел из зала, за ним вышли и остальные министры. Они все, якобы, торопились на заседание Г. Совета, которое на этот раз было назначено не в восемь часов вечера, как обычно, а в два часа дня. Читать далее
РодзянкоПредседатель IV Государственной думы сказал речь, теперь уже не обходится без того, чтобы при возобновлении занятий Родзянко не говорил. При составлении речи его более всего занимают те места, которые вызывают аплодисменты. В речи он упоминает о необходимости иметь правительство, сильное доверием страны, засим была прочитана декларация блока и произнесена речь Милюкова. Читать далее
Как жаль, что страна не узнает речи Милюкова. Одно скажу: после нее не стыдно за Думу, и теперь никто — ни современники, ни история — не скажут, что Дума молчала, постыдно молчала и потворствовала глупости.