В России усиленно грызут друг друга и семечки. Летом 1917 года они — один из главных символов социальной розни: на улицах городов появилось множество солдат и матросов, которые раздражают интеллигенцию лузганьем семечек. Одновременно пропали дворники, и некому убирать шелуху.
De Fructibus (опыт исследования)
Человеческий организм должен иметь пищу извне. Начальным пунктом поступления пищи в организм является рот. Рот снабжен челюстями. Челюсти находятся в почти непрерывном движении. Но аппетит человеческий (за редкими исключениями) имеет границы. Потому мудрая натура (с большой буквы) создала фрукт. В частности — podsolnuch vulgaris.
Podsolnuch не насыщает, он дает иллюзию сытости. Он имеет и побочные высокие качества. Компетентные ученые (профессор Гусякин и др.) говорят, что с подсолнухом во рту легче живется. Читать далее
В Риге — полный порядок. Все магазины и лавки открыты. Хлеб стоит 4 коп. фунт. Немцы при входе в город расстреляли негодяев-солдат, связавших своих офицеров, и освободили офицеров. Затем немцы приказали делегатам Сов. р. и с. д. в 24 часа очистить Ригу от подсолнуха и прочей нечисти; делегаты было «покуражились», но им сказали, что ровно через 24 часа их расстреляют, если город не будет приведен в порядок, и к назначенному сроку город выглядел как игрушка. Немцы разрешили желающим русским выехать, но желающих почти не оказалось. Одна прибывшая из Риги латышка передает, что ее шуцманыВоенная полиция. высекли за то, что она ослушалась приказа идти лишь по правой стороне улицы.
В Москве нет самого необходимого. Нет хлеба. Но подсолнухов сколько угодно. Московские улицы, площади, переулки, парадные подъезды домов — все засыпано подсолнечной шелухой.Все, кому делать нечего, — а таких теперь в Москве сколько угодно — «лущат» подсолнухи с утра до вечера. Московская хлебная биржа, изыскивая меры для борьбы с затоплением Москвы таким совершенно ненужным продуктом, как подсолнухи, предложила установить на подсолнухи твердые цены в размере 10-12-ти рублей за пуд.
Таковы слова: «Россия в опасности». Разумеется, они никого не радуют или, чтобы выразиться точнее, никто не позволяет себе выразить радость, услышав их. Но как-то не замечается, чтобы многие огорчались ими. Они побуждают нас изменить наше обычное препровождение. Мы или устраиваем свои частные «обывательские» делишки, или, если у нас имеется возможность привольно жить без дела за счет государства, мы гуляем по улицам и бульварам, занимаясь от скуки «лущением семечек». Читать далее
Ввергнувшись сразу в пучину здешних «дворцовых» дел, я не успела ничего сказать о бытовом Петербурге и внешнем виде его. Он, действительно, весьма нов. Часто видела я летний Петербург. Но в таком сером, неумытом и расхлястанном образе не был он никогда. Кучами шатаются праздные солдаты, плюя подсолнухи. Спят днем в Таврическом саду. Фуражка на затылке. Глаза тупые и скучающие. Скучно здоровенному парню. На войну он тебе не пойдет, нет! А побунтовать… это другое дело. Еще не отбунтовался, а занятия никакого.
Наш «быт» сводится к заботе о «хлебе насущном». После юга мы сразу перешли почти на голодный паек. О белом хлебе забыли и думать. Но что еще будет!
Петроград без семечек
В непродолжительном времени в Петроград и Москву будет воспрещен ввоз семечек. Эта мера вызвана недостатком производства в текущем году подсолнечного масла. Давно пора. Противно видеть, как взрослые люди по целым дням лущат семечки.
Похороны казаков, убитых в последние дни: вчера вечером уже в 5 часов видели перевозку гробов. Сегодня церемония в Исаакиевском соборе. Делегации «в синем» и при саблях. Я довольствовался наблюдением с балкона и звуками труб. Религиозные хоругви, нет политических транспарантов. Присутствовали многие политические персоны. Они выносили гробы из собора. В толпе я заметил голову и волосы щеткой Керенского. Порядок совершенный. Присутствовал Родзянко.
Французский лейтенант Виллем, специалист по самоходным пушкам, требует освобождения от русской службы. Пишет: «Их надо не только проклинать, их надо презирать». Читать далее
Вильгельм прибыл в Тарнополь и речью воодушевлял свои войска. И вчера я слыхал такую фразу, нарочито тенденциозную, но правдивую, и над которой товарищи, вероятно, задумаются: императорские германские войска бьют бегущие революционные русские войска. Исстрадавшийся, издерганный, заплеванный семечками и прицепившийся к переполненному солдатами трамваю петроградский обыватель — солдат иначе как сволочью не называет. Читать далее
Изредка доносятся выстрелы. Окно открыто, и слышно, как гогочут девицы и грызут семечки солдаты… Кого-то приглашают на острова. И почему-то передо мной, будто живой, стоит Гёте…
Боже мой! Боже мой!
Г-н Л. объявил мне новость: отставка Шингарева, Мануйлова, самого Некрасова и товарища министра торговли Степанова. Все, кто не удержался, кадеты. Шаховской, министр государственного призрения, тоже уходит. Он может быть замещен княгиней Паниной, ныне помощницей министра. Это внучка председателя Государственного совета, потом министра юстиции, сыгравшего определенную роль во время реформ в 1865 г. Была замужем за Половцевым, родственником нынешнего товарища министра иностранных дел, и развелась, поскольку ее муж оказался гомосексуалистом. Суд вернул ей фамилию. Читать далее
Петроград все больше стал походить на деревню — даже не на деревню, а на грязный стан кочующих дикарей. Неряшливые серые оборванцы в шинелях распашонками все более и более мозолили глаза, вносили всюду разруху. Невский и главные улицы стали беспорядочным неряшливым толкучим рынком. Дома были покрыты драными объявлениями, на панелях обедали и спали люди, валялись отбросы, торговали чем попало. По мостовой шагали солдаты с ружьями, кто в чем, многие в нижнем белье. Читать далее
О, бедный Homo Sapiens,
Существованье — гнет.
Былые годы за пояс
Один такой заткнет.
Все жили в сушь и впроголодь,
В борьбе ожесточась,
И никого не трогало,
Что чудо жизни — с час.
С тех рук впивавши ландыши,
На те глаза дышав,
Из ночи в ночь валандавшись,
Гормя горит душа.
Одна из южных мазанок
Была других южней.
И ползала, как пасынок,
Трава в ногах у ней.
Сушился холст. Бросается
Еще сейчас к груди
Плетень в ночной красавице,
Хоть год и позади.
Он незабвенен тем еще,
Что пылью припухал,
Что ветер лускал семечки,
Сорил по лопухам.
Что незнакомой мальвою
Вел, как слепца, меня,
Чтоб я тебя вымаливал
У каждого плетня.
Сошел и стал окидывать
Тех новых луж маслá,
Разбег тех рощ ракитовых,
Куда я письма слал.
Мой поезд только тронулся,
Еще вокзал, Москва,
Плясали в кольцах, в конусах
По насыпи, по рвам.
А уж гудели кобзами
Колодцы, и пылясь,
Скрипели, бились об землю
Скирды и тополя.
Пусть жизнью связи портятся,
Пусть гордость ум вредит,
Но мы умрем со спертостью
Тех розысков в груди.
Пишут в газетах и рассказывают очевидцы, прибывшие из тыла, что Петроград, Москва и другие российские города все засыпаны шелухой семечек, которые усиленно грызутся российскими митингующими «гражданами», утопающими в кучах не убираемого навоза, отбросов и экскрементов. Подлинная «демократизация»!
В России усиленно грызут семечки и друг друга, да захлебываются в бездонном море словоговорения… Читать далее
В Петрограде в день покупается на 300 тыс. рублей семечек. Вот революционный размах. Лева Голицын приехал с Волги — большевики осточертели всем. Есть центры, как то Царицын, Кронштадт, но в общем, вся Россия против них — война также не очень популярна. Все жаждут твердой власти. Завтра на демонстрацию, слышно, выйдут все вооруженными, и озлобление против большевиков большое, и растет.