Революционные безобразия начались и на подступах к Ялте, прежде всего, вооруженные наезды матросов из Севастополя, грабивших под предлогом «национализации» и творивших расправу с офицерами-белопогонниками.
Никто, вероятно, из писателей не был потрясен «Октябрем» сильнее, чем МандельштамПоэт, повторяю — может быть, даже до потери умственного равновесия.
МаковскийПоэт, художественный критик, редактор журнала «Аполлон», издатель сильно раздражает меня, прежде всего, своей дурацкой и недоброжелательной критикой. Согласно ему, все отчаялись: члены комиссии по обороне, военные и т.д. Только моряки обладают уверенностью. Дамы тоже видят все в черном свете. Сообщают слова Альбера ТомаФранцузский посол с критикой русской промышленной организации. Капитану ГаллоВоенно-морской атташе Франции. пришлось поднимать моральный дух характеристикой прекрасных усилий России: Читать далее
Курьезное совпадение. Я уехал из Петербурга в Крым, будучи уверен, что никогда не вернусь, и предоставил журнальное помещение «Аполлона» на Разъезжей улице и мою личную квартиру на Ивановской со всем, что в них оставалось, в полное распоряжение (через секретаря редакции ЛозинскогоПоэт, переводчик, редактор журнала «Аполлон», сотрудник Публичной библиотеки) аполлоновцам. Насколько мне известно, чуть ли не первыми переехали в мою квартиру Ахматова со своим другом Шилейко, ученым ассириологом, сотрудником «Аполлона», давно и безнадежно, как мне казалось, ее любившим.
Очень выдающийся в моей личной жизни день. Я покинул свою «хату с краю» и «пущен в коловорот»! Рано утром телефон от Кузьмы Петрова-ВодкинаХудожник, теоретик искусства. Приглашает сегодня к ГорькомуПисатель, издатель: он-де, Кузьма, был вчера вечером у Алексея Максимовича, и они нашли, что теперь самое время соединиться художникам, обсудить общее дело и (поразительная конкретность и быстрота) наметить кандидата в министры искусства. Даже все уже согласились на том, что министром должен быть ДягилевАнтрепренер, организатор «Русских сезонов», редактор журнала «Мир искусства». Читать далее
Что такое «министерство искусств»? С внешней стороны: централизация управления художественными учреждениями страны (музеями, школами, театрами, охраной старины, поощрительными конкурсами и т.д.), и отсюда — неизбежный бюрократизм, чиновная иерархия «блюстителей искусства». Со стороны внутренней: проведение государством определенного вкуса, определенных норм в художественное строительство и, следовательно, всяческая опека над искусством. Другими словами — «огосударствление» искусства, подчинение искуссва политике свыше, из центра: официальная художественнная диктатура.
Такова идея.
За два дня столько событий. Николай свержен, у нас будет республика. Голова идет кругом. Я так боялся, что останется династия. Читать далее
Талый снег на Ивановской улице обратился в густую грязную жижу. По обыкновению, я вышел из дома часов в одиннадцать утра и позвал извозчика, собираясь в типографию Голике и ВильборгаТипография, в которой печатался журнал «Аполлон».. Ко мне подьехал «Ванька» — старенький, словно мхом обросший, с седой всклоченной бороденкой. И лошадь — под стать, понурая и лохматая. И вот, не успел он, сторговавшись со мной, отстегнуть полость саней, как слева, от Разьезжей, подошли вплотную три каких-то субъекта, одетых в кожу, вида полуинтеллигентного (сразу узнать было — рабочие). Подошли и большими ножницами (какими деревья подстригают) подрезали у лошадиной морды вожжи. Все — молча. Читать далее
Дорисовал рисунок, вышло сносно. Конец! В 4 часа пришли СкамониБруно Скамони — сын изобретателя гелиографии, эксперт в области печати и полиграфии. Вместе с Сомовым готовил второе издание «Книги Маркизы». и МаковскийПоэт, художественный критик, редактор журнала «Аполлон», издатель. Говорили о «Книге МаркизыАнтология фривольных французских текстов XVIII века, иллюстрированная эротическими рисунками Сомова. Первое издание вышло в 1907 году в Германии. В 1917 году художник готовил второе, русское издание книги.». Даже Скамони принес мне неожиданно тысячу рублей.
Еще в революцию 1905 года стали появляться на проспектах столицы невзрачные толпы добровольных и нанятых властями радетелей «православия, самодержавия и народности». Они выкрикивали истошными голосами патриотические призывы, потрясая трехцветными флагами; останавливали по ночам запоздалых извозчиков, требуя каких-то заверений от испуганных седоков, словом, чинили уличный беспорядок при благосклонном равнодушии городовых. То были банды, состоявшие из лавочников, подвыпивших мастеровых, размножившихся хулиганов, иногда — под предводительством переодетых в штатское полицейских. Банды не отличались особой агрессивностью, и никто не принимал их всерьез, дело редко оборачивалось членовредительством. Я сам был не раз свидетелем этих демонстраций — неуверенных, жалких, поддельных. Они пресеклись с воцарением Столыпина и возобновились в годы несчастливой войны.
Никогда прежде так отчетливо не чувствовал я, что мое отечество — его история, труд великодержавных поколений — рушится куда-то безвозвратно, что царствование Николая II завершится так же, как оно началось на Ходынке, — напором черни и кровью.