Каждый вечер думаю: Господи! Спаси человечество, утром встречу человека, толкну, пихну, обругаю. И где Любовь? И где вера?
Они слились с Ивановым-РазумникомЛитературный критик, писатель и ЛуначарскимБольшевик в «Знамени труда»: ИвневПоэт, переводчик, ЕсенинПоэт, один из основателей имажинизма, КлюевПоэт, БлокПоэт, Ремизов, Чернявский, Ляндау. Завидно ли мне? Я не кадетский и не пролетарский. Ни в тех, ни в сех — и никто меня не хочет.
Вчера чувствовал себя разбитым и больным. Хотел утешить себя «демоническими» мыслями, что все — все равно. Умру — и… и в том и в другом случае — уж все равно будет, что с Россией: будет ли она «великой» или несчастненькой, или даже просто: будет или не будет вовсе. Закутался в одеяло и лег сейчас же после обеда. Спал до вечернего чая… (забылся!), а сегодня утром проснулся и снова чувствую связь (физическую) с Россией. То, что она, Россия, и мои мозги связаны крепкими жилами, и будто каждый день, каждый час кто-то растягивает эти жилы (они рвутся, кровь идет), хватая одной рукой Россию, а другой рукой — мой мозг, то отдаляя их друг от друга, то приближая снова (а жилы рвутся, кровь идет), и смотреть на это страшно, не то что переживать.
Замечательно: был царь, самодержец (мужеский род, мужеское начало), долго был крепок (пока не «подгнил»), была — сила. Потом было — Временное правительство (средний род), качалось, колебалось, и ведь было детски-романтическое, хотело управлять красной гвоздикой в туберкулезной (на перевязи) руке Керенскогопремьер-министр (вместо тяжелой рукавицы императора Петра) и быстро пало. Временное правительство не могло долго существовать, оно было «временным», слабеньким («колеблемая ветром трость»). И вот появилось — большевистское правительство — Смольный (короткое, хлесткое — такова уж случайность — и, главное, снова мужеский род, мужеское начало). И снова палка (насилие). Читать далее
Все «ахают», что разгромлено столько имений и что гибнет столько ценностей искусства (имение Половцева (около Луги), разгром Зимнего Дворца). А мне «ничуточку» не жаль этих «сокровищ», т.е. не то что не жаль, но эту жалость застилает мысль о страдающих нищих, голодных детях, о них ведь никто не «ахал», когда все было «благополучно», когда все было спокойно (когда не было революции). Вот эта бьющаяся в моей голове мысль не дает мне жалеть о сокровищах искусства! (Т.е. вернее, не дает мне сочувствовать, «поддакивать» извергающим вопли о гибели культуры.) Но, помимо всего, такой культуры мне не жаль.
Я нашел маленькую церковь (деревянную) (На Широкой ул., почти на углу Геслеровского), там есть такой уголок у иконы, почти скрытый от посторонних глаз. Как меня тянет туда. Я уже два раза там был. Сидел на табуретке у иконы. (Стоять нет сил, я так устал, так утомляюсь (от слабости?)). Боже, Боже, только в Тебе можно найти утешение!
Сон: я — в Туркестане. Брожу по гористой местности. Меня кто-то сопровождает. Я все спрашиваю: «Что, по-вашему, красивее: Кавказ или Туркестан?» Кругом пестрые картины (совсем как на выставке футуристов, особенно как у художника… (забыл фамилию), у него еще есть картина: на блюде лежит огромная рыба в пестром гарнире). Так вот такой гарнир — туркестанская пестрота. Потом мы возвращаемся с прогулки обратно (домой?). Идем вдоль крошечной речки (цвет воды зеленый), очень прямой и длинной. Но очень узкая, как ручеек; однако на ручеек не похоже, т.к. ручеек бывает обыкновенно извилистым, а эта речка прямая, скорее похожа на очень узкий канал, на канаву. Вокруг сырая глина. И мы, как в болоте, завязаем в ней. Особенно я. Мой спутник мне помогает выкарабкаться. Я в туфлях на босую ногу. Туфли все время спадают. Я побаиваюсь. Еще до этого, бродя по гористой поверхности, я вспоминаю Никса (Бальмонта) и думаю: вот было бы хорошо, если бы он был здесь, со мной.
Опять слушал разговор о самосудах (над ворами и жуликами). Говорили солдаты. Защищали с ожесточением самосуды. Буквально с «пеной у рта». Боже мой, как страшно. Прямо дышать трудно.
Почему у «эсеров» в большинстве случаев (почти у всех поголовно) такие благородные лица? Почему среди «эсеров» не чувствуешь никакого «страха»? В сплошной «эсеровской» аудитории я бы решился крикнуть что-нибудь им неприятное без размышления, в большевистской аудитории нельзя пикнуть — растерзают на части. Почему среди «большевиков» так много «подонков», так много самой ужасной, самой омерзительной и злобной черни? Почему около цирка «Модерн» я чувствую себя оплеванным и загрязненным, почему я не вижу там — человеческого чувства? Читать далее
Ездил в манеж Гренадерского полка на лекцию ЧерноваЛидер эсеров: «Советы и Учредительное собрание»; оказалось, что лекция завтра, а не сегодня.
Читал «рукопись» Анны ШмидтАвтор религиозно-мистических сочинений «Третий завет». Вела переписку с Соловьем и Булгаковым. (целая книга, напечатана в Москве). Читал эту книгу в вагоне, когда ехал в Петрозаводск.
Голодный волк. Голодный человек — это то же самое. Нет никакой разницы между в. и ч. (волком и человеком). Человек — самое хищное животное в мире.
Подумал за стрижкой ногтей о том, что ведь, в сущности, я злая, хищная птица с острыми ногтями. Удивительное ощущение было, точно я когти себе обстригаю. Злая, хищная птица и невредная (т.е. не особенно вредная) только потому, что злость (хищность) уравновешивается трусостью. С ужасом думаю — неужели все люди такие, но только не все отдают себе в этом «отчет».
Вспомнил рукомойник на кухне (в Петрозаводске). Он был такой трогательный. Над бочкой был водружен чайник, в него наливалась вода, при наклоне чайника вода выливалась, и таким образом происходило умывание.