Мне нанес визит папский нунций Пачелли в сопровождении своего капеллана. Вскоре наша беседа повернула на возможность мирных переговоров. Я предложил Папе — учитывая, что мое предложение мира 12 декабря 1916 года было отвергнуто в настолько беспрецедентной манере, — предпринять усилия самому. Нунций ответил, что такой шаг дастся очень непросто, потому что Папа уже однажды потерпел неудачу, когда предпринял попытку действовать в этом направлении; кроме того, Папа пребывает в совершенном отчаянии из-за бойни и непрестанно думает о том, как можно освободить мир европейской культуры от бича войны. Любое предложение будет принято с благодарность, добавил он.
Я сказал, что Папа как высший иерарх католической церкви должен, в первую очередь, проинструктировать священников во всех странах так, чтобы они раз и навсегда изжили ненависть из своих умов, ибо ненависть — это главное препятствие на пути мира. Что, к сожалению, в странах Антанты именно духовенство является главным проводником ненависти и воинственных настроений.
Я обратил его внимание на многочисленные свидетельства солдат, видевших священников и аббатов с оружием в руках в начале войны; на махинации кардинала Мерсье и бельгийского духовенства, представители которого нередко служили шпионами; на проповедь Протестантского епископа Лондона, который прямо со своей кафедры прославлял бойню с «Баралонгом», и на другие подобные случаи. Я добавил, что было бы великим достижением, если бы все же Папе удалось убедить всех католических священников порицать ненависть и проповедовать мир, как это уже делает немецкое духовенство, — с кафедры или посредством пастырских посланий.
Пачелли сказал, что это прекрасное предложение, заслуживающее внимания, но что будет непросто добиться поддержки разных прелатов. Я ответил, что, учитывая жесткую дисциплину и строгую иерархию Римской католической церкви, я не могу представить себе, чтобы официальный призыв Папы, обращенный ко всем священникам с требованием проповедовать примирение и уважение к противнику, не был исполнен. Что католические прелаты вознесены в силу своего высокого ранга над всеми враждующими сторонами и что примирение и христианская любовь являются основополагающими принципами христианской религии, и, таким образом, они просто обязаны вдохновлять людей на соблюдение этих принципов.
Пачелли согласился с этим, пообещав уделить этой идее все свое внимание и сообщить о ней в Ватикан, и спросил, какую еще форму, кроме чисто церковного вмешательства, может принять вмешательство Папы. Я указал ему, что Италия и Австро-Венгрия являются католическими государствами, на которые Папа может иметь непосредственное влияние. Что он сам — уроженец и житель одной из них, уважаемый своими соотечественниками, и может прямо на них влиять; что в Австрии царствует монарх с титулом «апостолического», прямо связанный с Ватиканом и являющийся ревностным блюстителем католической церкви; и что, таким образом, я считаю, что Папе не будет трудно договориться с обеими этими державами и подвести их к обсуждению мира.
Я добавил, что дипломатические умения и широкие взгляды Ватикана всем известны и что, как только начало будет положено таким образом, другие державы вряд ли смогут ответить отказом на предложение Ватикана начать обмен мнениями.
Нунций заметил, что Ватикану было бы трудно заставить итальянское правительство согласиться на такое, притом что у Ватикана нет ни официальных отношений с правительством, ни влияния на его членов; что итальянское правительство никогда не примет такое приглашение, даже на простую конференцию.
Здесь капеллан вставил, что такой шаг со стороны Папы даже не может обсуждаться, потому что он может повлечь за собой последствия, которые могут быть опасными для Ватикана. Правительство может мобилизовать piazza (уличные толпы) против Ватикана, и Ватикан, конечно, не может подвергать себя такой опасности. Когда я отказался придавать значение такому обстоятельству, капеллан стал вести себя все более и более возбужденно. Он сказал, что я не знаю римлян, что они страшны в гневе и что, если piazza вступит в дело, дело может принять совсем ужасный оборот, что они могут атаковать Ватикан, а значит, подвергнуть опасности жизнь самого Папы.
Я ответил, что тоже знаю Ватикан, и что никакая уличная толпа, или piazza, не сможет взять его штурмом, и что у Ватикана есть сильные сторонники, как в высшем обществе, так и в народе, которых можно было бы немедленно призвать на помощь. Нунций согласился со мной, но капеллан не остановился и продолжил разглагольствовать об ужасах уличного бунта и расписывать в мрачнейших красках опасности, грозящие Папе.
Потом я заметил, что любой, кто захотел бы напасть на Ватикан, должен был бы сначала обзавестись батареей из тяжелых минометов и гаубиц, а также армией солдат, и начать осаду по всей форме; что все это вряд ли может оказаться в руках толпы и что поэтому piazza вряд ли предпримет такую попытку. Кроме того, я упомянул, что, по моим сведениям, в Ватикане уже приняты меры на случай подобной чрезвычайной ситуации. На этом священник умолк.
Нунций сказал, что Папе очень трудно предпринять какие-либо практические меры в целях заключения мира, не вызвав недовольства мирян, что непременно подвергнет его опасности. Что Папа, к сожалению, человек несвободный и что, если бы у папы была собственная страна или хотя бы провинция, где он являлся бы независимым правителем, ситуация была бы иной, но в нынешних обстоятельствах он слишком зависит от мирян в Риме и совершенно не способен действовать, руководствуясь лишь собственной волей.
Я заметил, что цель установления мира настолько священна, что Папа не может руководствоваться одними лишь мирскими соображениями в таком деле, которое, кажется, специально создано для него; что, буде он добьется в этом успеха, это несомненно принесет ему влияние на итальянское правительство, поддержку и независимость.
Это произвело впечатление на нунция. Он заметил, что я, в конце концов, прав и что Папа должен попытаться что-то сделать.
Я обратил внимание нунция на то, что социалисты всех стран неустанно работают на благо мирного процесса. Я сказал ему, что мы всегда позволяли немецким социалистом выезжать в другие страны для обсуждения вопросов мира на конференциях, потому что я уверен в том, что им ведомы желания и убеждения низших классов; что мы не чиним препятствий на пути тех, кто готов честно работать, не преследуя никаких скрытых целей; что народы стран Антанты и социалисты из этих стран также хотят мира, но последние не могут участвовать в конференциях из-за того, что им отказывают в паспортах для выезда на международные конференции, посвященные миру; что стремление к миру только растет и что, если правительства не станут работать на благо мира — к сожалению, моя собственная попытка закончилась неудачей — народы в конце концов возьмут это дело в свои руки. Я добавил, что это непременно будет сопровождаться серьезными потрясениями и революциями, которые, как уже показывала история, не пройдут бесследно и для католической церкви, и Папы.
Что должен думать солдат-католик, сказал я, когда он читает, что только социалисты, но не Папа, пытаются освободить его от ужасов войны? Если папа ничего не предпримет, то есть опасность, что мир будет навязан нам социалистами, что будет означать конец власти Папы и католической церкви даже среди католиков!
Этот аргумент окончательно убедил нунция. Он сказал, что немедленно доложит об этом в Ватикан и выскажется в поддержку; что Папа будет вынужден активно действовать.
Страшно обеспокоившись, капеллан снова вмешался, сказав, что такими действиями Папа непременно подвергнет себя опасности, что piazza непременно на него нападет.
На это я ответил, что я — протестант, но вынужден заметить, что католическая церковь считает Папу посланником Бога на земле; что, читая Священное писание, я серьезно и тщательно знакомился с личностью Спасителя и что Господь никогда не боялся уличной толпы, даже не располагая крепостью, охранниками и оружием; что Господь всегда ходил среди толпы, говорил с ней и принял смерть на кресте ради враждебной толпы.
Должен ли я теперь считать, что его «наместник на земле» боится принять мученическую смерть, как его Бог, ради того, чтобы принести примирение в истекающий кровью мир, и все из-за толпы римских оборванцев? Я, протестант, слишком уважаю католических священников, и особенно Папу, чтобы в это поверить. Ничто не может быть более славным для Папы, продолжил я, чтобы полностью посвятить свое тело и душу великому делу мира, несмотря на опасность мученической смерти!
С горящими глазами нунций схватил меня за руку и растроганно сказал: «Вы совершенно правы! В этом состоит долг Папы, он должен действовать и привести мир к примирению. Я передам ваши слова Его Святейшеству».
Капеллан отвернулся и, покачивая головой, прошептал: «Ah, la piazza, la piazza».
Дождя нет, надо бы, необходимо.
Проснулся от юношески сильной эр..., — сон, что мне отдалась в первый раз какая-то девушка, чарующая какой-то простой прелестью. Девка на варке что-то работает лопатой железной — заносит высоко и ставит ногу на лопату — видел это, выйдя на двор днем, и волновался.
Мать преображалась, когда выезжала из своего гнезда в Задонск или в Оптину пустынь, и так весь народ наш преображается, когда странствует. И вот мы, интеллигенты, эту часть души народа наследуем и поражаем иностранцев шириной и великодушием. Из области литературы, искусства и подпольной политики мы теперь странниками вступили в мир сплетения корысти народов и здесь проповедуем мир всего мира. Черта русского народа: самохвальство при удаче, источник чего есть самопрезрение в простом бытии.
Если Александр Де ХартАвтор книги «Журнал делового человека». прав, что все народы земли воплощают собой известные принципы частей органического целого, причем Русский (сердце) предрасположен к алкоголизму, Немец (легкие) — к неврастении, Американец (желудок) — к маниакально-депрессивному психозу, Англичанин (поле) — к истерии, Француз (глаза) — к сифилису мозга, Итальянец (орган речи) — к прогрессивному параличу, Еврей (Геморрой нашего времени) — к пенкосниманию, то, действительно, современная война есть благо для всей земли, при условии, что неисчислимые страдания, драгоценнейшие жертвы народов послужили бы искуплением грехов прошлого и залогом светлого будущего. Читать далее
Бороды — цвета кофейной гущи,
В воздухе — гул голубиных стай.
Чёрное око, полное грусти,
Пусто, как полдень, кругло, как рай.
Читать далее
Нужно бороться, иначе страна погибнет. Ко мне на фронт приезжал N. Он все носится со своей идеей переворота и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича: что-то организует, и предложил совместную работу. Я ему заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что-либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства. Ну нет! Эти господа слишком связаны с Советами и ни на что решиться не могут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там пусть делают что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?
Правление дает мне неограниченную веру и все полномочия. «Русская воля» в полном смысле слова — моя газета; и лишь от меня зависит, насколько полно или неполно она будет выражать мое отношение к жизни, России и моменту. Лозунг же: великая и свободная Россия.
На основании своего права закрывать органы, которые родят тревогу в стране, я сегодня закрыл «Народную газету» и привлек к судебной ответственности ее руководителей. Таким же образом я буду поступать как по отношению к анархии, так и по отношению к контрреволюции. На днях будет объявлен закон о внесудебных арестах и высылках. Я уже воспользовался им для ареста Юскевича-Красковского. Можете ли вы доверять мне, если я поступлю так для борьбы с врагами и справа, и слева? Прошу вас, почувствуйте весь трагизм положения и помните, что мы должны спасти революцию чего бы это ни стоило.
За последнее время в заседаниях секции произошел перерыв за отсутствием помещения в связи с перестройкой Таврического дворца и переездом в Смольный институт. Сейчас мы впервые собираемся в новом помещении, у всех нас слишком много связано с именем Таврического дворца, и как ни тяжело было, но пришлось уйти оттуда, чтобы на нас не легла ответственность за отсрочку Учредительного собрания.
Матерые царские следователи и продажные писаки, горевшие желанием отличиться и выслужиться при новом режиме, из кожи лезли вон, чтобы при помощи хорошо знакомых им профессиональных приемов сфабриковать против нас подложный материал и в самом широком масштабе создать новое «дело Бейлиса». Разница была лишь та, что нас обвиняли не в употреблении христианской крови, а в употреблении немецкого золота.
Начальник тюрьмы сообщил, что будто в городе большое возбуждение против большевиков. Их считают главными виновниками поражений армии. Говорят о возможности погромов. И опять мысль вертится вокруг адресной книжечки. Только облегчила погромщикам работу!
Временным правительством утверждена следующая временная инструкция Генеральному секретариату на Украине.
Впредь до разрешения вопроса о местном управлении Учредительным собранием высшим органом Временного правительства по делам местного управления Украиной является Генеральный секретариат, назначаемый Временным правительством по представлениям Центральной рады. Полномочия Генерального секретариата распространяются на губернии: Киевскую, Волынскую, Подольскую, Полтавскую и Черниговскую, за исключением Мглинского, Суражского, Стародубского и Новозыбковского уездов. Они могут быть распространяемы и на другие губернии или части их в случаях, если образованные в сих губерниях на основании постановления Временного правительства земские учреждения выскажутся за желательность такого распространения.
Почти все утро ушло на газеты. Снова боль, кровная обида, бессильная ярость! Бунт в Егорьевске Рязанской губернии по поводу выборов в городскую думу, поднятый московским большевиком Коганом. Представитель совета крестьянско-рабочих депутатов арестовал городского голову, пьяные солдаты и прочие из толпы убили его. Убили и товарища городского головы. «Новая жизнь" по-прежнему положительно ужасна! Наглое письмо Троцкого из «Крестов». День — лучше желать нельзя. Если человек не потерял способности ждать счастья — он счастлив. Это и есть счастье.
Питаемся мы с Вовой в ресторане. На даче нельзя иметь своего хозяйства, только утренний кофе нам готовит Иван.