У нас уже больше нет царя… У нас республика, как и во Франции. Царь отрёкся за себя и за своего сына Алексея. Может быть, будет у нас царствовать Михаил Александрович, т. е. он будет царствовать, как в Англии царствует король, это называется конституция.
То, что сейчас происходит в России, войдет навсегда в историю как одно из величайших ее событий. Наши дети, внуки и правнуки будут говорить об этих днях, как о начале новой эпохи в истории человечества.
С вокзала я еду на извозчике домой. Я еду мимо Зимнего дворца. Вижу на дворце красный флаг. Я вижу кругом радость и ликование.
Я бросаюсь домой, и через полчаса музыка для гимна уже была готова, но слова? Первые две строки: «Да здравствует Россия, Свободная страна» я взял из Сологуба, дальнейшее мне не нравилось. Как быть? Звоню Бальмонту. Он ко мне моментально приходит, и через несколько минут готов текст гимна. Еду на Кузнецкий мост в издательство Гутхейль. Не теряя времени, он тотчас же отправляется в нотопечатню, и к середине следующего дня окно магазина Гутхейль уже украшено было новым «Гимном Свободной России». Весь доход от продажи идет в пользу освобождённых политических.
Да здравствует Россия, свободная страна,
Свободная стихия великой суждена.
Могучая держава, безбрежный океан,
Борцам за волю слава, развеявшим туман.
Леса, поля и нивы, и реки, и моря,
Мы вольны и счастливы, нам всем горит заря.
Да здравствует Россия, свободная страна,
Свободная стихия великой суждена.
Был в Государственной думе. Екатерининская зала полна солдатами, офицерами, юнкерами. Примчался какой-то депутат, сообщил, что Государь отрекся от престола в пользу великого князя Михаила Александровичамладший брат бывшего императора, а последний — «в пользу народа». Громовое ура, шапки летят в воздух. Рабочий говорит речь. Опять ура. Мы с Сергеем Томкеевым разносили кувшины с водой и поили солдат. Я потерял перчатки в суматохе и жалуюсь Сереже. «По сравнению с тем, что потерял Николай II, — это ничтожная потеря», — говорит мне, улыбаясь, Сережа...
Отдав честь и извинившись за неурочный час (половина пятого утра), полковник прочитал нам манифест об отречении. Великий князьОдин из старейших членов семьи Романовых, дядя императора Николая II, сын Александра II и я были ошеломлены. Очнувшись, я вся дрожала, и зубы у меня стучали. Падение империи — так как мы великолепно понимали, что это было именно падение, — предстало перед нами во всем своем ужасе.
В одиннадцать часов князь пошел к государыне. Это может показаться неправдоподобным, но бедная женщина не знала об отречении своего мужа. Читать далее
Милая Алиса, я хотел быть рядом с тобой в такую тяжелую для тебя минуту.
Любовь моя, любовь! Все будет, все должно быть хорошо, я не колеблюсь в вере своей! Ах, мой милый ангел, я так люблю тебя, я всегда с тобою, ночью и днем! Я понимаю, что переживает теперь твое бедное сердце. Бог да смилуется и да ниспошлет тебе силу и мудрость! Он не оставит тебя!
Только что был ПавелОдин из старейших членов семьи Романовых, дядя императора Николая II, сын Александра II — рассказал мне все. Читать далее
Никогда я не видела и, вероятно, никогда не увижу подобной нравственной выдержки, как у Ее Величества и ее детей. «Ты знаешь, Аня, с отречением Государя все кончено для России, — сказала Государыня, — но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты». Слишком хорошо знала Государыня, кто совершил это злодеяние.
Рухнул трон. Многовековая сказка развеялась легким призраком. И народ русский, не останавливаясь, прошел мимо обломков крушения. Содрогалась земля. Острой молнией прорезала буря мрак долгой ночи и гулким громом оповестила всех: «Пора». И заалелась Россия единым пожаром.
ГучковЛиберал-консерватор, оппозиционер, член IV Государственной думы, с 15 марта 1917 года - военный и морской министр, приехав в Петроград, смело пошел объявлять акт отречения в мастерские Северо-Западных дорог, невзирая на старательные убеждения не делать этого. Рабочие обступили Гучкова и, когда он, прочитав акт отречения, воскликнул: «Да здравствует Император Михаил II», то рабочие пришли в страшную ярость и, закрыв помещение мастерских, проявляли недвусмысленно акт уничтожить, а Гучкова линчевать. Лишь с великими трудами удалось одному из моих агентов, присутствовавшему при этом, убедить рабочих, что недостойно было бы с их стороны убивать доверчиво пришедшего к ним человека, когда этому человеку ничего не сделал даже Николай.
Трогательное объявление — в Новом переулке, вблизи Мариинского театра, расположился маленький, скромный трактирчик. Сегодня на дверях этого трактира появилось трогательное объявление, написанное безграмотным русским языком: «Ввиду свободы объявляю: мой трактир свободен для всех солдатов. Солдаты, приходите, кушайте, пейте бесплатно, а также желающие из публики. Да здравствует свобода!».
Всю ночь я не мог уснуть; мысли, одна тревожнее другой, бродили у меня в голове, надо было быть готовым ко всему.
На улицы, растерзанные львиными челюстями восстаний, мы выходим как мученица, неумолимая в своей вере и кротости поднятых глаз (как правящих молнии на море земных звезд). Мировой рокот восстаний страшен ли нам, если мы сами — восстание более страшное?