Пятый день русской революции. Порядка в городе больше. Стрельбы вчера уже не было. Не было и нелепой гоньбы на автомобилях. У нас несколько раз спросили пропуск. По всему городу идут уличные митинги. Что говорят, не разберешь, так охрипли ораторы. Солдаты и рабочие носят красные плакаты: «Земля и Воля», «Демократическая республика». Всюду пение. Солнце светит морозное, ясное. Какая-то новая, неиспытанная легкость. Никогда не думала, что можно себя так чувствовать. — С утра переговоры по телефону. Потом была в Государственной думе. Было еще рано. Войск почти не было. Как будто налаживается какой-то порядок. Солдаты исправно несут караулы. Мне надо было бы вывезти свой отдел питательных пунктов в городскую думу. Унылый секретарь никак не мог понять, можно ли и кто позволил? Пришел социал-демократ Франкорусский, загнанный, замученный с полоумными глазами. Он сразу понял и на все был согласен, только бы свалить с себя часть груза. У нас с ним как будто общее желание устроить жизнь как можно скорее. А секретарь все бормотал, Франкорусский схватил его за руку: «Товарищ, вы большевик?» — тот испуганно: «Нет», — «Ну так сразу бы и сказали!»
Может быть, их большевики гнетут еще больше. Потом пришлось истратить несколько часов на физические препятствия. Не было бензина, поехали в городскую думу. Там шла обычная работа. После кипения Государственной думы было странно, что есть сторожа, подают чай и не все «товарищи». Удалось устроить комнату для отдела питательных пунктов. Это уже первый шаг к порядку. Пришлось тащиться на Обводный канал. Там спокойно работал городской гараж. Оттуда к Соне. Испуганная прислуга все ждет, что ворвутся. Это уже оборотная сторона революции. Так же, как и разбитые лавки. В Технологическом институте все кипит. Солдаты, милиция, столовая, партийные совещания. Точно штаб корпуса во время боев. В 4 час. попала B Таврический дворец. Кругом опять войска и войска. Еле пробрались. В коридоре Маклаков спорил о форме правления: «У нас все-таки есть основные законы. Улица не может их менять». Мы немного изумленно оглядывались — разве еще есть законы, да еще основные? Дальше у окна полковник с горечью говорил: «Разве можно иметь выборных полковых командиров? Разве это будет армия?». Дальше Лопатин рассказывал: «Стоит солдат-преображенец и жалуется — что же вы с нами сделали? Вы просили нас свергнуть старую власть. Мы это сделали. Так дайте же нам новую власть и порядок. Разве без дисциплины может быть войско». Сам Лопатин считает даже некоторые требования меньшевиков чрезмерными. Он думает, что до Учредительного собрания нужна была монархия. 4 час. в Екатерининской зале шел посредине митинг. Направо и налево от него тянулись ряды рабочих. Они шли в зал заседаний. Верно, рады были посидеть на депутатских креслах. А вокруг шел третий ряд. Несколько сот приставов, унылые, бледные, несмотря ни на что, жалкие, стояли, окруженные юнкерами с саблями. Нокс поймал-таки Соколова, который уверил его, что солдаты все за продолжение войны. «Что же мы даром кровь проливали?» Сегодня вообще легче, чем вчера. Но опасно еще. Недаром Гучков хочет отказаться.
У нас уже больше нет царя… У нас республика, как и во Франции. Царь отрёкся за себя и за своего сына АлексеяНаследник российского престола. Может быть, будет у нас царствовать Михаил Александровичмладший брат бывшего императора, т. е. он будет царствовать, как в Англии царствует король, это называется конституция.
То, что сейчас происходит в России, войдет навсегда в историю как одно из величайших ее событий. Наши дети, внуки и правнуки будут говорить об этих днях, как о начале новой эпохи в истории человечества.
С вокзала я еду на извозчике домой. Я еду мимо Зимнего дворца. Вижу на дворце красный флаг. Я вижу кругом радость и ликование.
Я бросаюсь домой, и через полчаса музыка для гимна уже была готова, но слова? Первые две строки: «Да здравствует Россия, Свободная страна» я взял из Сологуба, дальнейшее мне не нравилось. Как быть? Звоню Бальмонту. Он ко мне моментально приходит, и через несколько минут готов текст гимна. Еду на Кузнецкий мост в издательство Гутхейль. Не теряя времени, он тотчас же отправляется в нотопечатню, и к середине следующего дня окно магазина Гутхейль уже украшено было новым «Гимном Свободной России». Весь доход от продажи идет в пользу освобождённых политических.
Да здравствует Россия, свободная страна,
Свободная стихия великой суждена.
Могучая держава, безбрежный океан,
Борцам за волю слава, развеявшим туман.
Леса, поля и нивы, и реки, и моря,
Мы вольны и счастливы, нам всем горит заря.
Да здравствует Россия, свободная страна,
Свободная стихия великой суждена.
Был в Государственной думе. Екатерининская зала полна солдатами, офицерами, юнкерами. Примчался какой-то депутат, сообщил, что Государь отрекся от престола в пользу великого князя Михаила Александровичамладший брат бывшего императора, а последний — «в пользу народа». Громовое ура, шапки летят в воздух. Рабочий говорит речь. Опять ура. Мы с Сергеем Томкеевым разносили кувшины с водой и поили солдат. Я потерял перчатки в суматохе и жалуюсь Сереже. «По сравнению с тем, что потерял Николай II, — это ничтожная потеря», — говорит мне, улыбаясь, Сережа...
Отдав честь и извинившись за неурочный час (половина пятого утра), полковник прочитал нам манифест об отречении. Великий князьОдин из старейших членов семьи Романовых, дядя императора Николая II, сын Александра II и я были ошеломлены. Очнувшись, я вся дрожала, и зубы у меня стучали. Падение империи — так как мы великолепно понимали, что это было именно падение, — предстало перед нами во всем своем ужасе.
В одиннадцать часов князь пошел к государыне. Это может показаться неправдоподобным, но бедная женщина не знала об отречении своего мужа. Читать далее
Милая Алиса, я хотел быть рядом с тобой в такую тяжелую для тебя минуту.
Любовь моя, любовь! Все будет, все должно быть хорошо, я не колеблюсь в вере своей! Ах, мой милый ангел, я так люблю тебя, я всегда с тобою, ночью и днем! Я понимаю, что переживает теперь твое бедное сердце. Бог да смилуется и да ниспошлет тебе силу и мудрость! Он не оставит тебя!
Только что был ПавелОдин из старейших членов семьи Романовых, дядя императора Николая II, сын Александра II — рассказал мне все. Читать далее
Никогда я не видела и, вероятно, никогда не увижу подобной нравственной выдержки, как у Ее Величества и ее детей. «Ты знаешь, Аня, с отречением Государя все кончено для России, — сказала Государыня, — но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты». Слишком хорошо знала Государыня, кто совершил это злодеяние.
Рухнул трон. Многовековая сказка развеялась легким призраком. И народ русский, не останавливаясь, прошел мимо обломков крушения. Содрогалась земля. Острой молнией прорезала буря мрак долгой ночи и гулким громом оповестила всех: «Пора». И заалелась Россия единым пожаром.
ГучковЛиберал-консерватор, оппозиционер, член IV Государственной думы, с 15 марта 1917 года - военный и морской министр, приехав в Петроград, смело пошел объявлять акт отречения в мастерские Северо-Западных дорог, невзирая на старательные убеждения не делать этого. Рабочие обступили Гучкова и, когда он, прочитав акт отречения, воскликнул: «Да здравствует Император Михаил II», то рабочие пришли в страшную ярость и, закрыв помещение мастерских, проявляли недвусмысленно акт уничтожить, а Гучкова линчевать. Лишь с великими трудами удалось одному из моих агентов, присутствовавшему при этом, убедить рабочих, что недостойно было бы с их стороны убивать доверчиво пришедшего к ним человека, когда этому человеку ничего не сделал даже Николай.
Трогательное объявление — в Новом переулке, вблизи Мариинского театра, расположился маленький, скромный трактирчик. Сегодня на дверях этого трактира появилось трогательное объявление, написанное безграмотным русским языком: «Ввиду свободы объявляю: мой трактир свободен для всех солдатов. Солдаты, приходите, кушайте, пейте бесплатно, а также желающие из публики. Да здравствует свобода!».
Всю ночь я не мог уснуть; мысли, одна тревожнее другой, бродили у меня в голове, надо было быть готовым ко всему.