Когда к Петру Петровичу приходил пациент с больным сердцем и спрашивал: «Доктор, а коньячок-то небось мне теперь пить нельзя?.. И курить небось — ни-ни?.. И насчет дамочек…» — Петр Петрович обычно клал такому пациенту на плечо свою костистую руку и внушительно поучал: «Самое вредное для вас, дорогой мой, это слово “нельзя” и слово “ни-ни”. А все остальное — Бог простит… И я вслед за ним». По уверениям пензяков, больные уходили от умного терапевта почти здоровыми. Я бы, например, добавил: «Психически». А ведь и это немаловажно.

Да и прочие медицинские советы Петра Петровича, по моему разумению, были прелестны. Читать далее

Почему у «эсеров» в большинстве случаев (почти у всех поголовно) такие благородные лица? Почему среди «эсеров» не чувствуешь никакого «страха»? В сплошной «эсеровской» аудитории я бы решился крикнуть что-нибудь им неприятное без размышления, в большевистской аудитории нельзя пикнуть — растерзают на части. Почему среди «большевиков» так много «подонков», так много самой ужасной, самой омерзительной и злобной черни? Почему около цирка «Модерн» я чувствую себя оплеванным и загрязненным, почему я не вижу там — человеческого чувства? Читать далее

Сижу один, слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, муть сладкую сна жизни, чувственность — ощущение запахов и пр. — это не так просто, в этом какая-то суть земного существования. Передо мной бутылка №24 удельного. Печать, государственный герб. Была Россия! Где она теперь. О Боже, Боже. Нынче ужас. Убит Духонинначальник штаба Верховного главнокомандующего, взята ставка и т.д. Возведен патриарх «всея Руси» на престол нынче — кому это нужно?!

Я уже 2-й месяц в Японии, куда попал, совершенно не думая о возможности такого пребывания. Вы спрашиваете меня, что я делаю. Давно у меня не было такого положения полного безделья, ибо нельзя же считать посылку телеграмм и расшифровку их за дело. Я перечел в пути все книги, какие имел по части American Commonwealth, мне все стало до такой степени отвратительным, что я начал искать забвения в какой-нибудь работе, не имеющей ничего общего с действительностью. Я вспомнил свои занятия в первое плавание на Восток буддийской литературой и философскими учениями Китая, я даже пытался когда-то заниматься китайским языком, чтобы иметь возможность читать подлинники. Я достал несколько трудов по этому вопросу. Я решил познакомиться с учением одной из буддийских сект, известной под именем Зен. Читать далее

С каждым днем большевицкое «правительство», состоявшее из просто уголовной рвани (исключая главарей-мерзавцев и оглашенных), все больше втягивает в себя и рвань охранническую. Погромщик Орлов-киевский — уж комиссар. В Интимном театре на благотворительном концерте исполнялся романс РахманиноваКомпозитор, пианист, дирижёр на (старые) слова МережковскогоПоэт, драматург, литературный критик, один из основателей символизма «Христос Воскрес». Матросу из публики не понравился смысл слов (Христос зарыдал бы, увидев землю в крови и ненависти наших дней). Ну, матрос и пальнул в певца, в упор. Задел волосы, чуть не убил.

Вот как у нас. Лестница Смольного вся залита красным вином и так заледенела. А ведь это Резиденц-Палас!

В первый же день после воцарения новой власти, ЛенинЛидер партии большевиков необычайно наивно в своем приказе об удушении печати заявил, что свободное слово опаснее для него кинжала, яда, террористических бомб. Ленин прав: кинжал может промахнуться, свободное слово неотразимо. Однако, несмотря на все преследования, русская печать в эти тяжелые дни оказалась достойней своих великих предшественников; не социалистическим и не буржуазным, а просто свободным и достойным словом борется она с своими поработителями. В самодержавии Романовых и самодержавии Ленина одна и та же сущность — равенство социальное без политической свободы. Читать далее

Плевать на пол — запрещено,
Кидать окурки — не годится.
К восьми убрать везде говно,
К полудню печь должна топиться.

В кубах горячий кипяток
Не должен выбираться до дна,
По коридорам без порток
Гулять запрещено свободно. Читать далее

В романах Льва Толстого бомба, упавши, прежде чем взорваться, всегда долго крутится на месте — и перед героем, как во сне, проходят не секунды, а месяцы, годы, жизнь. Бомба революции упала в феврале 1917 года, но она еще долго крутилась, еще долгие месяцы после этого все жили как во сне, в ожидании самого взрыва. Когда дым этого страшного взрыва наконец рассеялся, все оказалось перевернутым — история, литература, люди, славы.

Кто знает, может быть, не хватит мне свечи
И среди бела дня останусь я в ночи,
И, зернами дыша рассыпанного мака,
На голову мою надену митру мрака, —

Как поздний патриарх в разрушенной Москве,
Неосвященный мир неся на голове,
Чреватый слепотой и муками раздора,
Как Тихонмитрополит — ставленник последнего собора!

Я бесконечно-легко отказываюсь, когда дело идет о моей душе. Беспокоюсь о том, что не достану билета на поезд и, между прочим, совсем не беспокоюсь о том, что этот поезд увезет меня от человека, который… человека, которого…
Моя душа отсутствует в моей жизни. Моя жизнь минует мою душу. Моей жизни нет дела до моей души.
Поэтому — привыкаю легко принимать услуги.
— Господи, ведь это не мне, не для меня! Мне ничего не нужно!

Когда на площадях и в тишине келейной
Мы сходим медленно с ума,
Холодного и чистого рейнвейна
Предложит нам жестокая зима. Читать далее

В случае моей смерти все письма вернутся к Вам. И с ними то странное чувство, которое нас связывало и такое похожее на любовь. B моя нежность — к людям, к уму, поэзии и некоторым вещам, которая благодаря Вам окрепла, отбросила свою собственную тень среди других людей — стала творчеством. Мне часто казалось, что Вы когда-то должны еще раз со мной встретиться, еще раз говорить, еще раз все взять и оставить. Этого не может быть, не могло быть. Но будьте благословенны Вы, Ваши стихи и поступки. Встречайте чудеса, творите их сами. Мой милый, мой возлюбленный. И будьте чище и лучше, чем прежде, потому что действительно есть Бог.

Днем в Зимнем. Важнейшие государственные бумаги, найденные среди хаоса в комнатах Керенскогопремьер-министр (он все еще при общей неразберихе не знает, куда эти бумаги пристроить), и среди них пространное (уже опубликованное) письмо ген. ГуркоГенерал от кавалерии  ГосударюРоссийский император и несколько отречений великих князей! Кроме того, записка карандашом на плохой блокнотной бумаге вел. князю Николаю Михайловичу (от апреля), начинающаяся словами «Опасайтесь ляхов». Еще характернее для нашего Philippe EgaliteФилипп Эгалите — Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский, один из богатейших людей Франции, который с энтузиазмом принял идеалы Французской революции, но в итоге был казнен на гильотине. письмо-отречение, начинающееся с фразы, которая повторяется и в других отречениях, — она, очевидно, не без лукавства составлена: «Относительно моих прав на престол Всероссийский я, в горячей любви к родине (цитирую по памяти, смысл, во всяком случае, таков), всецело присоединяюсь к мыслям (sic! ), выраженным в акте об отречении Вел. Князя Михаила Александровичамладший брат бывшего императора» (иначе говоря: «Кандидатуру свою я все же оставляю»?). Читать далее

В характере ЛенинаЛидер партии большевиков типически русские черты, и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе. По некоторым чертам своим он напоминает тот же русский тип, который нашел себе гениальное выражение в Толстом, хотя он не обладал сложностью внутренней жизни Толстого. Ленин сделан из одного куска, он монолитен. Читать далее

Нынче во сне был пьян и все требовал мускат «Везувио»… Просыпаться не хотелось! Дал я зарок и вот четвертый год без единой капли алкоголя — а кругом все пьют. Случается, один я на компанию непьющий. По игре случая мне приходилось вращаться главным образом среди бывших министров: и тут тебе Чернов трепака пляшет, и тут тебе разные иные приплясывают, а я только взираю. Многие плакали на меня глядя.

«Пролетариат — творец новой культуры», — в этих словах заключена прекрасная мечта о торжестве справедливости, разума, красоты, мечта о победе человека над зверем и скотом; в борьбе за осуществление этой мечты погибли тысячи людей всех классов. Пролетариат — у власти, ныне он получил возможность свободного творчества. Уместно и своевременно спросить — в чем же выражается это творчество? Декреты «правительства народных комиссаров» — газетные фельетоны, не более того. Это — литература, которую пишут «на воде вилами», и хотя в этих декретах есть ценные идеи, — современная действительность не дает условий для реализации этих идей. Читать далее

Не так давно меня обвинили в том, что я «продался немцам» и «предаю Россию», теперь обвиняют в том, что «продался кадетам» и «изменяю делу рабочего класса».

Послушайте, господа, а не слишком ли легко вы бросаете в лица друг друга все эти дрянненькие обвинения в предательстве, измене, в нравственном шатании? Ведь если верить вам — вся Россия населена людьми, которые только тем и озабочены, чтобы распродать ее, только о том и думают, чтобы предать друг друга! Поймите, обвиняя друг друга в подлостях, вы обвиняете самих себя, всю нацию. Читать далее

Русская революция

Как было хорошо дышать тобою в марте
И слышать на дворе, со снегом и хвоёй
На солнце, поутру, вне лиц, имен и партий,
Ломающее лед дыхание твое!

Казалось, облака несут, плывя на запад,
Народам со дворов, со снегом и хвоёй,
Журчащий, как ручьи, как солнце сонный запах —
Всё здешнее, всю грусть, всё русское твое. Читать далее

Февральский переворот фактически был не революцией, а солдатским бунтом, за которым последовало быстрое разложение государства. Между тем, обреченная на гибель русская интеллигенция торжествовала революцию как свершение всех своих исторических чаяний. Происходило трагическое недоразумение: вестника гибели встречали цветами и плясками, принимая его за избавителя. Русское общество, уже много десятилетий жившее ожиданием революции, приняло внешние признаки (падение династии, отречение, провозглашение республики) за сущность события и радовалось симптомам гангрены, считая их предвестниками исцеления. Читать далее

Видит Бог, я был бы рад, если бы моя душа могла освободиться от бремени политики и вернулась просто к наблюдению за человечеством. Я бы мог лучше сохранять свою сущность, когда народы в мирных границах жили друг с другом в чести и достоинстве и давали бы друг другу лучшее, что у них есть. Англичане — красоту, французы — лоск, русские — человечность, немцы — знания.

Русские — это ведь самый человечный народ. Их литература — самая человечная из всех. Россия всегда была, в глубине души, демократией. Да, христианско-коммунистической, т.е. братски настроенной, и Достоевский, кажется, находил, что эта демократичность выражается скорее в форме патриархально-теократической, самодержавной монархии, чем социальной и эстетической республики.

Чиновники государственных и общественных учреждений, саботирующие работу в важнейших отраслях народной жизни, объявляются врагами народа. Их имена отныне будут публиковаться во всех советских изданиях, и списки врагов народа будут вывешиваться во всех публичных местах. Читать далее

Норвежские социалисты из числа наиболее активных пацифистов подали в Нобелевский комитет заявку на присуждение Нобелевской премии мира ЛенинуЛидер партии большевиков и ТроцкомуПредседатель Петроградского совета. Комментируя получение этого письма, председатель комитета и член кабмина Швеции господин Леванд сказал, что заявка была отправлена позже установленного срока, но если нынешнее российское правительство сможет установить в России мир и порядок, то он рассмотрит возможность вручения премии Ленину и Троцкому в следующем году.

Разгар Террора. Зной палит и жжет.
Деревья сохнут. Бесятся от жажды
Животные. Конвент в смятеньи. Каждый
Невольно мыслит: завтра мой черед.

Казнят по сотне в сутки. Город замер
И задыхается. Предместья ждут
Повальных язв. На кладбищах гниют
Тела казненных. В тюрьмах нету камер.

Пока судьбы кренится колесо,
В Монморанси, где веет тень Руссо,
С цветком в руке уединенно бродит,

Готовя речь о пользе строгих мер,
Верховный жрец — Мессия — Робеспьер —
Шлифует стиль и тусклый лоск наводит.

Дорогой, дорогой Лилик! Милый, милый ОсикТеоретик литературы, издатель, один из организаторов Общества по изучению поэтического языка! «Где ты, желанная, где, отзовися». Вложив всю скорбь молодой души в эпиграф, перешел к фактам. Москва, как говорится, представляет из себя сочный, налившийся плод(ы), который Додя, КаменскийПоэт-футурист и я ревностно обрываем. Главное место обрывания — «Кафе поэтов». Кафе пока очень милое и веселое учреждение. («Собака» первых времен по веселью!) Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы (теперь я — Додя и Вася до рождества уехали. Хужее.) Публику шлем к чертовой матери. Деньги делим в двенадцать часов ночи. Вот и все.   

Футуризм в большом фаворе.    Читать далее

«Кафе поэтов»

В одном из переулков на Тверской открылось «кафе поэтов». Открыли его футуристы, не столько, может быть, с целью свои стихи читать, сколько с целью что-нибудь «поработать»: плохо идут сейчас футуристические сочинения на книжном рынке!

«Кафе» переделано, очевидно, из бывшей харчевни или чайнушки. Стены разрисованы футуристическими «художествами» и изречениями. Длинные столы. Пол почему-то усыпан опилками. В глубине — возвышение, на котором выступают «они».

Для того чтобы посмотреть и послушать футуристов, надо заплатить за вход 3 рубля. И ходят, и смотрят, и слушают, потому что теперь все-равно денег девать некуда.

Плохо сильным и богатым,
Тяжко барскому плечу.
А вот я перед солдатом
Светлых глаз не опущу.

Город буйствует и стонет,
В винном облаке — луна.
А меня никто не тронет:
Я надменна и бедна.

Со мной что-то сделалось. Не могу писать. «Россию продали оптом». После разных «перемирий» через главнокомандующего прапорщика, после унизительных выборов в Учр. собрание, — под пулями и штыками Хамодержавия происходили эти выборы! После всех «декретов» вполне сумасшедших и сверхбезумного о разгоне Гор. Думы «как оплота контрреволюции» — что еще описывать? Это такая правда, которую стыдно произносить, как ложь.

Когда разгонят Учр.собрание (разгонят!) — я, кажется, замолчу навек. От стыда. Трудно привыкнуть, трудно терпеть этот стыд.