Играли в винт, покер, «железку», «девятку» — непременно на деньги, так требовал Маяковский.
У камина, у камина
Ночи коротаю.
Все качаю и качаю
Маленького сына.
Читать далее
СандроДруг детства Николая II, муж его сестры Ксении мучает меня и постоянно говорит о необходимости моей поездки в Петербург. Но я не хочу ехать туда, так как не думаю, что я что-то смогу там сделать. Как все это мучительно!
Приехав по ветке в город, протелефонировала БаркуМинистр финансов, что я здесь, он тотчас же явился. Говорила с ним о подоходном налоге, просила его указаний, а также насчет кабелей, — сейчас это дело ликвидируется. Он советует приобрести акции, если их будут выпускать. Очень приятный и толковый. ПротопоповМинистр внутренних дел, националист-консерватор остается persona gratissimaЛат. — «желательнейшая личность»., заменил абсолютным влиянием ГригорияДруг императорской семьи: все это — одна лавочка.
Мы дома. Глубокие снега, жестокий мороз. Но по утрам в Таврическом саду небо светит розово. И розовит мертвый, круглый купол Думы. Было бы бесполезно выписывать здесь упущенную хронику. В общем — «все на своих местах». Ничего неожиданного для такой Кассандры, как я. Читать далее
Платила жалованье рабочим. Часто мне жалко весь этот рабочий люд; хочется их получше одеть, накормить, приласкать, особенно детей.
Дорогой В. А.! Не будете ли добры прислать мне брошюрку Каутского «Социальная революция», женевское издание 1902 или 1903 г. Мне, собственно, нужна вторая часть: «На другой день после социальной революции», но, кажется, по-русски обе части вместе?..
Жму руку и желаю всего наилучшего. Надя шлет привет и Вам и тов. Ольге.
Ваш Ленин
Нынче куда-то пропало уменье виртуозно врать. Только изредка вспыхнет кое-где отрадный веселый огонек этого труднейшего из искусств.
«Одесса: выяснилось, что похититель великолепных бриллиантов, украшавших оправу касперовской иконы в соборе, оказался служитель собора Загоруйко. При допросе Загоруйко заявил, будто эти бриллианты сами выпали из ризы иконы, а он нашел их и спрятал. Дома же жена украла у него бриллианты из кошелька и продала часовщику».
Во вторник учительница русского языка спрашивала басню «Волк и ягнёнок», она вызвала так: Воронцова была за автора, Шреттер за волка, а я за ягнёнка. Ягнёнку надо было говорить кротко, а я говорила громко. Когда мы кончили, то Анна Александровна (так зовут учительницу) сказала: «Аллендорф сказала хорошо, только для ягнёнка у ней чересчур громкий голос»; я с этим согласна, но почему она меня вызвала для ягнёнка? Гораздо лучше было бы, если бы я была волком. Она меня, наверное, вызвала потому, что я блондинка, а ягнёнки бывают всегда беленькими.
Дома Сережа садится за обдуманный вчера эскиз intérieur’a. Сережа сидит за мольбертом, за его спиной я любовно облокотилась на его плечо, а далее, у рояля, Ари разговаривает с Ольгой; две пары: одна на первом плане, другая в глубине комнаты. Все это Сережа пишет в зеркале. Эскиз этот навеян голландскими intérieur’ами, которыми мы так любовались в Эрмитаже. Сережа работает до трех часов ночи.
В Парижском госпитале Ванв у койки русского ефрейтора Степана В. — французская сиделка. Она рассказывает о том, что немцы сделали с ее родным городом Люневилем. Русская сестра переводит:
— ...И целый квартал сожгли. Тридцать два дома. А мужчин повели за город и расстреляли. И церковь св. Иоанна сожгли и еврейскую синагогу, и зашли к соседям, схватили старуху... Читать далее