Печать и торговля произведениями печати свободны. Применение к ним административных взысканий не допускается.
Начинаю понимать пристрастие маленьких детей к бессмысленным занятиям: открыванию и закрыванию дверей, игре — часами — в мяч. У меня над кроватью висячий звонок. Раскачиваю его с наслаждением. В эти минуты меня — действительно — нет.
Русский человек не чувствует себя в достаточной степени нравственно вменяемым и он мало почитает качества в личности. Это связано с тем, что личность чувствует себя погруженной в коллектив, личность недостаточно еще раскрыта и сознана. Такое состояние нравственного сознания порождает целый ряд претензий, обращенных к судьбе, к истории, к власти, к культурным ценностям, для данной личности недоступным. Моральная настроенность русского человека характеризуется не здоровым вменением, а болезненной претензией. Читать далее
Пока правители будут торговать кровью своих подданных, оберегая свой покой, а среда множества одураченных, надеявшихся увидеть в Правительстве Земного Шара дойную корову с вкусным выменем, отошла разочарованно, мы одни остаемся тверды как утес. Читать далее
Дорогой Корней Иванович. Пожалуйста, вспомните про моего «дурачка» на фаянсовой разбитой тарелочке. Нельзя ли его возвратить. Боюсь, не разбили бы его еще раз.
А Ленин-то каков фрукт! Вот церемонятся с явным мерзавцем и глупцом.
Ваш Ил. Репин
Запасы заграничной бакалеи весьма незначительны. Кофе, например, почти совсем отсутствует. Что касается наличности какао в бобах и масла-какао, то она крайне незначительна. Усиление спроса на эти продукты вызвано ближайшим переходом кондитерского производства исключительно на шоколадные изделия из-за недостатка в сахаре. Стоимость какао в бобах расценивается в среднем до 70 руб., масло — от 135 до 150 руб. Кофе стоит очень высоко — от 80 до 100 рублей за пуд.
Переход моей жизни от чтения Бебеля и до чтения Спиридовича: сколько прошло с тех пор, когда мы, юноши, со всех концов Руси летели как бабочки на свет в высшие учебные заведения и, попадая туда, обжигались на чтении Маркса, Бебеля и Бельтова. Я помню это путешествие и т. д. Читать далее
Получил от ГутхейляКарл Гутхейл — известный нотный издатель. за целый ряд романсов и за «Мимолётности» четыре тысячи, и мне опять стало жалко, что есть же деньги, а нет Сандвичевых островов!
Пропасть посетителей. Сорок пять гимназистов, четыре военных, пять дам и еще какие-то господа. Стало теплей, запел соловей, обедали на террасе все вместе: но каждый с своим обедом.
Мы можем почитать себя счастливейшими людьми, поколение наше попало в наисчастливейший период русской истории.
Я уже упомянул о своем разочаровании — при первой встрече с кн. ЛьвовымПервый председатель Временного правительства в роли премьера. Нам нужна была во что бы то ни стало сильная власть. Этой власти кн. Львов с собой не принес. После почти двухмесячного опыта, в заседании четырех Дум, 10 мая, он кончал свою одушевленную речь цитатой поэта: «Свобода, пусть отчаются другие; я никогда в тебе не усомнюсь».
В более далеком будущем русский народ проснется от кошмара и начнет жить, как великий, сознающий себя народ. То, что мы сейчас переживаем, указует нам одну великую многообъемлющую задачу, весь смысл которой раскрывается только теперь.
Мы должны строить русскую культуру. Мы должны строить культуру. Культура это есть то, что народу дает бытие, государству — смысл и оправдание.
В конце апреля на Двинском фронте появился парламентер — немецкий офицер, который не был принят. Однако он успел бросить в солдатскую толпу фразу: «Я пришел к вам с мирными предложениями и имел полномочия даже к Временному правительству, но ваши начальники не желают мира». Эта фраза быстро распространилась, вызвала волнения в солдатской среде и даже угрозу оставить фронт. Читать далее
По рукам ходит письмо ПуришкевичаЧлен IV Государственной Думы Совету рабочих. Он обвиняет его в анархии и тут же пишет, что это письмо будет передаваться публике подпольным путем, так как при свободе слова, при полном отсутствии цензуры, завелась цензура более нетерпимая: сами типографские рабочие печатают только то, что им нравится, а чуть что-нибудь их заденет, то в печать ни за что не пропустят. А давно ли читали же Пуришкевича в таких же подпольных оттисках только потому, что он писал правду.