9 мая 1917. Великий князь Николай Михайлович

Без вымысла

Проект 1917 — это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками. Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы.
Проект начинается 14 ноября 1916 и заканчивается 18 января 1918.

Великий князь Николай Михайлович

Император Александр III и его супруга имели около себя кружок лиц, которых они любили и которым оказывали свое доверие. Кружок этот, очень замкнутый и немногочисленный, уже не покидал их во все продолжение их царствования. Во главе видим фигуру министра двора гр. Иллариона Воронцова-Дашкова с его супругой, рожденной графиней Шуваловой; за ними идут кн. Владимир Оболенский с женой, рожденной Апраксиной, бывшей фрейлиной императрицы Марии, когда она была еще цесаревной; Владимир Шереметев, женатый на графине Строгановой, дочери вел. княгини Марии Николаевны; ген.-адъют. Черевин, начальник дворцовой полиции; Екатерина Озерова и ее две сестры, графини Кутузовы, — все три фрейлины; граф Сергей Шереметев и Павел Жуковский (сын поэта), вот и все.

Ничего похожего не было у преемников этих государей. Никогда никакой интимности с кем бы то ни было, и даже была определенная оппозиция против идеи создания такого кружка преданных и приближенных лиц. После 23 лет царствования Николай II не оставил ни одного друга ни среди своих родных, ни в высшем обществе, ни в среде приближенных. Императрица Александра, по крайней мере, имела двух друзей: m-me Вырубову, рожд. Танееву, оставившую печальную память по своей роли в дружбе с Григорием Распутиным, и свою лектрису m-lle Шнейдер.

Благодаря императрице выбор на должность министра двора остановился на лице, о котором покойный император Александр III говорил графу Воронцову: «Я охотно соглашаюсь назначить его вашим помощником, но при одном условии, чтобы он управлял только императорскими конюшнями и чтобы он не имел претензии быть вашим преемником». О ком шел вопрос? Не более как о бароне Фредериксе (позднее графе), человеке порядочном, но ограниченном, и представляющем абсолютное ничтожество. Его влияние проявлялось время от времени в некоторых более или менее значительных назначениях, где выбор падал обычно на какого-нибудь офицера л-гв. Конного полка, в котором бар. Фредерикс сам долго служил и которым позднее командовал. Все эти люди, имена которых: Максимович, Мосолов, Теляковский, кн. Орлов, кн. Белосельский, Одоевский-Маслов, Новосильцев, бар. Штакельберг, Каменев, Переяславцев, обязаны своей карьерой или хорошо оплачиваемым местом только протекции барона, их покровителя и патрона.

После смерти ген.-адъютанта Рихтера, который был преемником Черевина и графа Воронцова, барон сделался председателем императорского Яхт-клуба, основанного еще в 1849 г. при Николае I, но начавшего играть политическую роль со времени восшествия на престол Александра III.

Этот клуб был образован несколькими крупными вельможами высшего петербургского общества по образцу иностранных клубов Парижа и Лондона, где ежегодные выборы были подчинены очень строгим правилам.

При Александре II Яхт-клуб не играл никакой особенной роли, но был известен страшной игрой, где проигрывали и выигрывали огромные суммы в баккара или в «пятнадцать», также как и в коммерческие игры, но затем, при его преемнике, в дни «Священной дружины», Яхт-клуб начал становиться политическим собранием, так как большая часть его членов были в то же время членами «Священной дружины», президентом которой был гр. Воронцов, а главной пружиной (cheville ouvriere) — граф Павел Шувалов (Боби), оба бывшие столпами клуба.

После плачевного распада «Священной дружины» клуб сохранил род ореола ввиду содействия со стороны большинства членов клуба этой организации, целью которой было победить революционные стремления (так называемых тогда нигилистов) и укрепить самодержавие. Что касается до Александра III, то он выказывал во все время своего царствования большое доброжелательство Яхт-клубу и его членам. После его смерти клуб переменил свой состав, выборы сделались менее исключительными по строгости, и молодые его элементы, на вербованные среди офицеров известных гвардейских полков, придали ему отпечаток гораздо менее серьезный и в особенности менее дисциплинированный. Разговоры сделались более свободными. Открыто критиковались поступки и поведение молодой императрицы, рожденной принцессы гессенской, которая со времени восшествия на престол своего супруга выказала ту ледяную холодность в отношении к высшему обществу и ту жесткость, которые ей принесли много неприязни, вполне понятной и естественной. С годами ее величество Александра Федоровна ни от кого не стала скрывать своей антипатии к этому клубу и через бар. Фредерикса потребовала сделать словесное предостережение членам клуба за критические отзывы, которые они позволяли себе произносить относительно поступков ее самой или поступков императора и его министров, и, наконец, барон намекнул даже о возможности совершенного закрытия этого «зловредного» собрания. Среди же членов Яхт-клуба были такие, которые, зная недоброжелательное отношение к нему государыни, систематически сообщали ей все сплетни — или для того, чтобы ее развлечь, или, скорее, для того, чтобы поддержать в ней эту неприязненность.

Несмотря на это, большая часть придворных царскосельского двора были участниками клуба, хотя вполне знали истинные чувства императрицы к нему — печальный симптом, потому что они не могли предвидеть событий, и, когда разразилась катастрофа, были застигнуты врасплох.

В течение 48 часов Николай II и его супруга были покинуты не только высшими сановниками, высшими чинами двора и членами Государственного совета по назначению, но также всей многочисленной свитой, представители которой думали только об отличиях или о доходных местах, где можно было бы, критикуя все без тени всякого стеснения, предаваться dolce far niente. Все эти люди, князья или графы, носители наиболее известных фамилий, Белосельские, Кочубеи, Куракины, Барятинские, Оболенские, Горчаковы, Трубецкие, Воронцовы, Шереметевы, Шуваловы, объединились, как по волшебству, в одном блоке с выскочками, представленными: Граббе, Свечиными, Ниродами, Княжевичами, Саблиными, Гадонами и кучей других, для того чтобы громко отречься от своих вчерашних благодетелей.

Это общее бегство, этот цинизм оставления были особенно презренны со стороны тех, которые еще накануне ловили доброжелательную улыбку или какую-нибудь милость.

И между ними мы видим: графа Дмитрия Шереметева, графа Александра Воронцова, графа Альфреда Вслепольского, князя Павла Енгалычева, князя Виктора Кочубея, князя Михаила Кантакузена, двух князей Белосельских, отца и сына, генерала Илью Татищева, генерала Максимовича, Свечина, Гадона, графа Нирода и сколько других! И если некоторые из них и всегда держались в стороне, то здесь же находились другие, которые, казалось, были любимцами. Так, например, граф Дмитрий Шереметев, который в продолжении всей этой войны постоянно сопровождал императора в его многочисленных поездках, так же как молодой граф Воронцов, моряк Саблин и эта трусливая флюгарка — князь Павел Енгалычев, перед тем генерал-губернатор Варшавы, — все они его оставили, «прежде чем пропел петух».

А что сказать о тех, которые рассеялись из Могилева после ареста Николая?

Посмотрите на этого толстого и слащавого гр. Александра Граббе, начальника конвоя, который имел наглость испрашивать у государя разрешения остаться со своими казаками в Ставке для встречи нового верховного главнокомандующего вел. кн. Николая, выехавшего из Тифлиса; на этого отвратительного лейтенанта Саблина, который в своих письмах в продолжении месяцев доносил императрице обо всем окружающем; на всех этих адъютантов, как, напр, Нарышкина, Мордвинова и тех, имена которых, к счастью позабыты?!

С какой развязностью покинули государыню ее секретарь Апраксин, бар. Штакельберг, начальник императорского оркестра, гусар Гротен, который должен был быть назначен помощником ген. Воейкова по управлению дворцовой полицией! Наконец, все эти грязные адепты и друзья Григория и Анны Вырубовой, вся эта куча вредных интриганов, которые влекли Россию в пропасть в продолжении этой войны и привели к фатальной развязке падения режима!

Посмотрим теперь, каково было поведение начальников армий на фронте. Они также, как по волшебству, один за другим отвернулись от своего государя и верховного главнокомандующего, причем к поспешности примешивалась дурно скрываемая радость. Эти носители георгиевских крестов разных степеней, которых они так мало заслуживали, звались: Рузский, Эверт, Брусилов, Щербачев.

Два слова о трагикомическом инциденте, имевшем место с ген.-адъютантом Ивановым, который, говорят, имел запоздавшее поручение спасти царя и сделаться хозяином восставшего Петрограда.

Иванов, состоявший при особе государя, в течение ряда месяцев печально влачил свое существование в Могилеве без всякого дела и регулярно приглашался к императорскому столу, где никто не обращался к нему ни с единым словом. Эпилог — скорее ужасный для боевого генерала, имевшего в своей биографии славные моменты в начале наших сражений с неприятелем в 1914 г.

12 декабря 1916 г. генерал имел беседу с государем, в которой, наконец, он нашел возможность очень откровенно поговорить о своем собственном положении. Иванов воспользовался случаем, чтобы сказать своему господину о вреде, который причинял Распутин и его банда, что, видимо, было неприятно Николаю, а в конечном счете генерал испросил у императора разрешение оставить его, удалиться из Ставки, взяв полную отставку, так как бездействие сделалось ему слишком тягостным. Николай, по своему обыкновению, увернулся от того, чтобы дать генералу ясный и прямой ответ, предложив ему, в свою очередь, сделаться присутствующим членом Государственного совета, от чего Иванов категорически отказался.

Эта беседа раздражила императора, который, с тех пор как генерал был освобожден от своих обязанностей, не соблаговолил обратиться к нему ни с единым вопросом о военном положении, и с тех пор события шли сами по себе, без тени разрешения судьбы экс-главнокомандующего Юго-Западных армий. Иванов продолжал прозябать в Ставке и прохлаждаться, когда внезапно 27 февраля 1917 г. был позван к императору, который сообщил ему о беспорядках, возникших в Петрограде, повелевая ему принять командование войсками Петроградского военного округа с полномочиями командующего армией и тотчас же отправиться в путь, не теряя времени. Несмотря на протесты старика, государь настаивал, не обращая внимания на его замечания, и приказал ему немедленно идти к генералу Алексееву, который ему даст дополнительные инструкции.

Алексеев ему сообщил тогда о сделанных уже распоряжениях, т. е. об отправке нескольких пехотных и кавалерийских полков, отозванных с одного из фронтов, а что касается до самого ген. Иванова, то он должен был взять специальный поезд и отправиться в Царское Село со Сводным батальоном георгиевских кавалеров, который составлял почетную стражу в Могилеве. По прибытии в Царское Село Иванов должен был принять также командование над войсками тамошнего гарнизона, полками, оставшимися еще верными, и, соединив с ними те, которые прибудут с фронта, идти на Петроград, чтобы принять карательные меры против восставших войск.

Генерал Иванов покинул ставку около полуночи с 27 на 28 февраля и, прибыв на вокзал в Могилев, узнал о внезапном отъезде императора также в Царское Село, причем он его опередил на несколько часов.

Передвижения генерала достаточно известны, но что не известно, это разговор, который у него был с императрицей Александрой в Царском Селе в Александровском дворце в ночь со 2 на 3 марта.

Государыня, казалось, очень хорошо владела собой и была невозмутимо спокойна. Она уверяла генерала, что энергичными действиями он легко может восстановить порядок в Петрограде, и затем императрица наивно прибавила несколько слов удивления на ожесточение, какое проявляется против нее и ее супруга, что все это восстание не что иное, как недоразумение, что император уже прибыл в Псков; что мало вероятно, чтобы он решился отречься от престола, и если бы даже он это сделал, то это было бы только для того, чтобы успокоить умы, и — в пользу наследника, а ввиду несовершеннолетия последнего, установить регентство под его попечением. Иванов был ошеломлен всем этим разговором, старался показать невозможность идти на Петроград и должен был сознаться, что он может принять только единственное решение — это вернуться в Могилев.

Тогда императрица, не выходя из своего настроения, просила генерала согласиться взять письмо к ее супругу, от чего Иванов должен был уклониться, как это сделал два дня спустя и граф Замойский, потому что, наверное, письма эти были бы от них отобраны новым правительством. Однако Иванов, который хотя и является человеком скорее ограниченным, выказал известное благородство души, потому что, если сразу он и не понял невозможности действовать, то все же он скоро увидел, что новое пролитие крови было бы опасным и бесполезным. Если его ошибка не была рассеяна раньше, то это благодаря уклончивым обнадеживаниям двух офицеров генерального штаба, которые были к нему причислены повелением свыше, полковников Доманевского и Тилле, и туманными телеграммами Алексеева.

Одним словом, его карательная экспедиция сделалась водевилем, и позднее он понял, что вся эта инсценировка была созданием рук Гучкова, уже бывшего военным министром, и Алексеева, чтобы усыпить возможное беспокойство императора и чтобы отдать себе отчет об истинном настроении войск Царскосельского гарнизона.

Не следует забывать, что все положение могло быть перевернуто сверху донизу, если бы Дума и большинство войск, сосредоточенных в Петрограде, не подчинились бы требованиям улицы, и что Гучков и Милюков на совещании с новыми министрами в импровизированном аппартаменте на Миллионной улице у вел. князя Михаила голосовали за конституционную монархию против всех их коллег, высказывавшихся за демократическую республику. Двойная игра этих двух министров не может никого более обмануть.

А что сказать о господах членах Государственного совета, о всех назначенных его величеством и о первых чинах двора?

Так, например, пошляк Кауфман-Туркестанский шагал по улицам, одетый как бродяга, — с огромной красной розеткой в петлице, считая себя в безопасности ввиду этих предосторожностей; кн. Анатолий Куракин, живший у беспокойной графини Клейнмихель, известной своими немецкими (boches) симпатиями, сбежал из своего жилища, ища приюта по соседству у Орловых-Давыдовых, желая уверить последних в том, что в Государственном совете он всегда голосовал с блоком и что он не знал Протопопова, забывая, что последний посещал его спиритические вечера. Вот куда завела его паника! Отец весьма знаменитой Вырубовой, Александр Танеев, отправился со своей супругой в Царское Село, желая приютиться в Александровском дворце у своей дочери и надеясь там быть в безопасности, но он был постыдно выгнан за дверь поляком Замойским и, продав все свои картины, тотчас же уехал в Финляндию.

Большая часть губернаторов внутренних губерний России вели себя таким же жалким образом. Двое правых, считавшихся наиболее верными и энергичными людьми — Багговут (курский) и Княжевич (таврический), спрятались первые; все же другие печальные герои, которые обязаны были своим назначением Маклакову, Штюрмеру и Протопопову, последовали их примеру, или подчинились новому правительству, или покинув свои посты.

Окружающие вел. кн. Николая на Кавказе отступили с такой же непринужденностью, и трое главных сотрудников его высочества — кн. Орлов, генерал Янушкевич и Истомин, покинули Тифлис вместе с великим князем, который отправился в Могилев, чтобы принять верховное командование.

Генерал Куропаткин в Туркестане, Гондатти в Восточной Сибири, Пильц в Иркутске и tutti quanti в остальной России — отличились все в поспешности отделиться от павшего режима. Вот все те, кто были первыми дезертирами, из них я перечислил немногих.

#Заговор великих князей

✍ Также в этот день

Лондон, Великобритания

Я подумываю о том, чтобы стать русским после войны. Ты составишь мне компанию?

, и еще

58 Мне нравится

6 Комментировать

Москва

Общество занято разговорами и разговорами. Россия обратилась в какую‑то гигантскую говорильню. Немцы нам грозят завоеванием, отхватили громадную территорию, а у нас все еще «определяют свое отношение к войне». Не все ли это равно, как «определять» свое отношение к пожару, когда дом уже объят пламенем? Ведь такую говорильню немцы без выстрела раздавят!

, и еще

37 Мне нравится

6 Комментировать

Австрия, Вена, Кохгассе, 8

Здесь люди не понимают, что за последние 2 месяца ситуация в Германии и Австрии радикально изменилась. Что Германия из-за Америки теряет миллиарды, а мы почти ничего. Германия пошла ва-банк и не может отыграться. Читать далее

, и еще

40 Мне нравится

4 Комментировать

The Knoxville independent

Немецкие авиаторы заваливают русские передовые листовками, в которых сказано, что «Англия — ваш главный враг» и «Англия совершила Революцию в России». Войска не обращают внимания на эти прокламации, сообщают из штаб-квартиры.

, и еще

9 Мне нравится

7 Комментировать

7-й Сибирский армейский корпус

Пошли, Господи, чтобы наша великая революция не была бы последним днем Помпеи!

, и еще

27 Мне нравится

Комментировать

Рекомендуемые сюжеты Все