В состав нашего агитпоезда входил передвижной кинопроектор, с которым работал полковник Бромхед. Ему было поручено агитировать русских сражаться, демонстрируя им фильмы о сражениях на Западном фронте. Можно легко себе представить эффект этих военных фильмов на дезорганизованную сейчас русскую армию. Неудивительно, что они только увеличили число дезертиров.
Бромхед не был в этом виноват. Он прекрасный парень, сознающий бесплодность фильмов о войне людям, думающим только о мире. И все же он должен был выполнять свой долг. Фильмы входили в проект УайтхоллаТо есть британского правительства. по возрождению России, и их приходилось показывать.
Итак, в Москву приехал Бромхед для грандиозной демонстрации британских усилий. Должен ли я способствовать успеху его мероприятия? Нужно ли мне прибегнуть к услугам патриотических ораторов? Казалось, нет ничего легче. В Москве, увы, ораторов было больше, чем борцов.
Мы договорились с кинотеатром. Мы составили программу. Но вдруг вмешался Совет солдатских депутатов, который обладал гораздо большей властью, чем Временное правительство. Фильмы предназначались для московских войск. Солдаты могут посмотреть кино. Но они не должны слышать разглагольствования воинствующих империалистов. Никаких речей! Напрасно я ходил в президиум Совета солдатских депутатов. Напрасно твердил о достоинствах свободы слова. Самое большее, чего мне удалось добиться, это разрешение выступить самому. Но больше никаких ораторов. На этих условиях члены президиума гарантировали успех мероприятия. Они придут в полном составе, чтобы убедиться в точности соблюдения условий.
Бромхед принял условия с искренним удовольствием. Я дал согласие неохотно. Послеобеденная речь перед аудиторией, обезвреженной хорошим обедом и шампанским, — это одно. Но меня не привлекало выступление перед двенадцатью сотнями скептически и критически настроенных революционеров на их родном языке.
Я долго мучился с этой речью. Я тщательно записал ее по-английски и заказал ее перевод на сладкоречивый русский русскому поэту. Я выучил ее наизусть. Речь вышла идеальной. Я репетировал свое выступление вплоть до каждой паузы. Недаром я разъезжал в свое время с Керенским.
Мой призыв был откровенно сентиментален. Ничто другое не может заставить большие массы людей воевать. Но я был сентиментален по-русски. Я не упоминал о том, что преступно бросать своих западных союзников. Я откровенно обсудил желательность и даже необходимость для России сепаратного мира и нарисовал картину светлого будущего, порожденного великой революцией. Но ни светлое будущее, ни сама революция не смогут осуществиться, если исчезнет всякая дисциплина, а врагу будет открыт путь на Москву. Ленин одной фразой разбил бы этот довод. Но Ленин, к счастью, в это время еще скрывался в Санкт-Петербурге.
В день моего испытания я направлялся в театр, втайне надеясь, что публики не будет, и мне не к кому будет обращаться. Но Совет солдатских депутатов сдержал свое слово. Зал был забит до отказа. Более того, рядом с ложей президиума, на балконе, сидел товарищ министра по морским делам и Кишкин, комиссар Временного правительства по Москве. У нас были фильмы двух видов — о флоте и об армии. Мы поступили умно, оставив морские напоследок. Они впечатляли, и в них не было ужасов. Мое выступление было в конце. Когда я вышел на авансцену, перед занавесом, аплодисментов не было, я нервно начал. Однако царило почтительное молчание. Меня собирались слушать. Я забыл все фокусы, которые отрабатывал, и почти все слова. Мой голос мучительно дрожал, но русские истолковали это как искреннее волнение. В течение 20 минут я стремился обуздать свою нервозность, я то хрипел, то нелепо запинался в самые неподходящие моменты. Под конец меня слушали в гробовом молчании. Когда я закончил, у меня дрожали колени, и пот ручьями, словно слезы, катился по лицу.
И тогда разразилось светопреставление. Какой-то солдат вскочил на сцену и расцеловал меня в обе щеки. В ложе президиума встал Кишкин и громовым голосом заявил, что Россия никогда не покинет своих союзников. Сегодня днем он получил официальное извещение о том, что русский флот вышел в Балтику в полной боевой готовности. Новые приветственные крики. Еще больший шум и гам. Во всех уголках зала солдаты вскакивали с мест, желая быть услышанными. Было почти как после объявления войны. Я вызвал припадок русской истерии. Триумф был недолгим. На другой день отчет о мероприятии был подвергнут жесткой цензуре. Социалисты раскаялись в своих эмоциях.
В правительстве одна забота сменяет другую. Взбесившиеся националисты в Финляндии и Украине вышли за все возможные пределы и каждый из нас мучительно ждет Учредительного собрания. Когда-то оно будет.
Финляндия ведет такую враждебную к России политику, что ждут на днях ее совершенного отделения от России. Поехали в Гельсингфорс виднейшие русские социалисты уговаривать финляндцев не делать русской революции «удар в спину».
Эти дни было два интересных допроса (генерала Иванова и Челнокова). Остальное — заседания, «внутренняя политика» наша, в которую мне приходится втягиваться, что раздробляет силы. Пока мне удалось размежеваться, хотя и не вполне еще, с одним «жидом», которого я считаю очень вредным существом; тем более приходится подчеркивать уважение к «евреям» действительно дельным. Читать далее
Пациентка Юнга прислала мне его новую работу о бессознательных процессах, чтобы я изменил свое мнение об этом благородном человеке. Она датирована 1917 годом, но является не чем иным, как неуклюжим пересказом того же, в чем он обвинял меня и Адлера — что мы не выработали никакой теории. Вскоре после нашего отъезда единственный сын моей сестры, которому было 20 лет, погиб. Горе невозможно описать. От моих же солдат никаких новостей.
Идут толки о беде России, где инвалиды возвращаются на войну, где на войну идут женщины (уже пошли: батальоны формируются в ряде городов), где отцы семейства заявляют, что готовы сражаться где угодно, чтобы их дети не были опозорены, где в пехотной дивизии на 3400 убитых и раненых приходится 250 офицеров, где офицеры столь мужественно приняли необычную ситуацию, которую им создали! Читать далее
Моя работа близко свела меня с чехами — вот чей патриотизм не устает меня удивлять. Эта страсть, столь цельная и всепоглощающая, что вытесняет все другие. Эти люди, пожертвовавшие всем ради дела, должны вызывать скорее страх, чем восхищение. Порядок у них, как в универсальном магазине, дисциплина — как в прусском полку.
То, что мне не удалось в графике, я сумею сделать в живописи. В обстоятельствах современного мира я не могу не думать о том, какие чувства вызывает каждое мое произведение, особенно если оно расходится огромным тиражом, как плакат.
Правительство требует от ЦеретелиМеньшевик, министр почт и телеграфов и его товарищей, чтобы они немедленно вернулись в Петроград и предоставили больше информации. Надо иметь в виду, что в кабинете министров есть всего 5 социалистов, а кроме них там есть и буржуазные элементы, которые боятся потерять свое положение. Церетели сказал, что он и остальные социалисты сделают все, чтобы прийти к согласию. Министры-кадеты требуют точного указания границ Украины. Сейчас Церетели предлагает устроить совместное заседание с представителями национальных меньшинств по вопросу достижения консенсуса. Когда Церетели говорил с нами, то легко соглашался с нашими указаниями, но теперь, очевидно, буржуазная часть Кабинета требует того же, чего требовали от нас во время делегации: точного указания границ территории Украины. Читать далее
Возможен кризис правительства из-за украинского вопроса. Керенский, Церетели и Терещенко потребовали из Киева по телефону немедленного ответа, согласно ли правительство на то, о чем они договорились с Радой. Министры-кадеты решили требовать, чтобы вопрос был решен не по телефону, а с приездом сюда и министров, и украинцев. Если бы это не прошло, кадеты должны уйти из кабинета.
В Ц. K.Центральный комитет Конституционно-демократической партии (кадетов). все повесили нос из-за провала в Москве. Начинаю думать, что неизбежен и наш провал на выборах в Учредительное собрание.
Я вырван был из жизни тесной,
Из жизни скудной и простой,
Твоей мучительной, чудесной,
Неотвратимой красотой.
Я не поклонник ПлехановаЖурналист, писатель, историк, и идеи его мне чужды. Но сейчас он вызывает к себе большое уважение и трогает. Он мог бы быть самым популярным и прославленным человеком в России, он — многолетний вождь русской социал-демократии. Для этого он должен был бы держать себя хоть капельку как демагог, вступить на путь лести и потворства массовым инстинктам. Читать далее
Эти дни у всех нас настроение находится под влиянием начавшегося нашего наступления, и столь удачного, дай Господи, чтобы оно и дальше развивалось бы. Дружными усилиями мы вместе с нашими союзниками победили бы наконец-то жестокого, упорного врага и закончили бы к зиме эту ужасную, кошмарную войну, дай-то Господи!
К неописуемой радости, я вдруг наконец-то после четырех месяцев тоскливого ожидания получила целый пакет прекрасных писем от моей любимой Аликс. Увидев знакомый почерк, я почувствовала себя воскресшей к новой жизни и стала как будто другим человеком. Я предвкушала, с каким удовольствием в течение нескольких дней буду читать эти письма.