Помните, ради Бога, что я всегда Вам добра желаю. Вы пишете о будущем… Для нас с Вами нет будущего — нас разъединяет не человек, не любовь, не наша воля, нас разъединяет судьба. А судьба родственна природе и стихии, и ей я подчиняюсь без жалоб.
Всякая революция означает крутой перелом в жизни громадных масс народа. Если не назрел такой перелом, то настоящей революции произойти не может. И как всякий перелом в жизни любого человека многому его учит, заставляет его многое пережить и перечувствовать, так и революция дает всему народу в короткое время самые содержательные и ценные уроки. За время революции миллионы и десятки миллионов людей учатся в каждую неделю большему, чем в год обычной, сонной жизни. Ибо на крутом переломе жизни целого народа становится особенно ясно видно, какие классы народа преследуют те или иные цели, какою силою они обладают, какими средствами они действуют.
На руках рабочих все еще остается 100 пулеметов и 40 тыс. винтовок, и никто не знает, сколько у них пистолетов и револьверов.
Приехать в Петербург тоже хочется и в Аполлоне побывать! Но крестьяне обещали уничтожить Слепнёвскую усадьбу 19 августа, потому что это местный праздник и к ним приедут «гости». Недурной способ занимать гостей. Я хожу дергать лен и пишу плохие стихи.
Самобытные и свободолюбивые умы в этих странах давно уже обнаружили несостоятельность всех этих мишурных форм мнимо-свободной государственной организации и указывают на то, что истинная свобода осуществима для народа лишь при его полном пренебрежении всякими государственными требованиями и непосредственном проведении в жизнь своими собственными поступками и поведением того, что он считает разумным и праведным.
Дорогая моя мученица, я не могу писать, сердце слишком полно, я люблю тебя, мы любим тебя, благодарим тебя и благословляем и преклоняемся перед тобой — целуем рану на лбу и глаза, полные страдания. Я не могу найти слова, но ты все знаешь, и я знаю все, расстояние не меняет нашу любовь — души наши всегда вместе, и через страдание мы понимаем еще больше друг друга. Мои все здоровы, целуют тебя, благословляют, и молимся за тебя без конца. Читать далее
Тяжело до смерти: сегодня ночью их увозят. Просила разрешения проститься — отказали! Кажется, едут в Тобольск, хотя никто ничего не знает, и все молчат.
В 12 часов приехал за мною дворцовый комендант, и мы с ним поехали в Александровский дворец. Вышли у кухни и подвалом прошли во дворец к четвертому подъезду и в приемную НикиРоссийский император. Оттуда я прошел в кабинет, где виделся с Ники в присутствии Керенскогопремьер-министр и караульного начальника прапорщика. Я нашел, что Ники выглядел довольно хорошо. Пробыл у него 10 минут и поехал обратно в Гатчину. Свидание мне устроил Керенский, а вызвано оно было тем, что я совсем случайно сегодня днем узнал об отъезде Ники с семьей в Тобольск, который состоится ночью.
Комиссаром министра внутренних дел получен запрос о возможности перевода в Ростов-на-Дону румынского двора вместе со всем правительством.
В конце сентября будем в Испании, чтобы готовить осенний сезон. Единственная возможность сотрудничать -- это твой немедленный приезд в Виареджио, как мы и предупреждали тебя месяц назад в Париже. Полагаю, что эта работа не менее важна, чем другие. ДягилевАнтрепренер, организатор «Русских сезонов», редактор журнала «Мир искусства». Отель Селект. Ответ оплачен.
Дорогая Наташа, сегодня зашла ко мне твоя знакомая и говорила мне, что вы ей писали о вашем желании вернуться в Россию, но по-моему, если есть возможность иметь работу у ДягилеваАнтрепренер, организатор «Русских сезонов», редактор журнала «Мир искусства», ты лучше пока погоди возвращаться, жить сейчас у нас, в России, страшно трудно, и можно звать вас только тогда, когда бы я была очень большой эгоисткой. Пиши ответ, целуем все тебя и Мих. Фед.
Твоя мама
Дик прием был, дик приход,
Еле ноги доволок.
Как воды набрала в рот,
Взор уперла в потолок.
Читать далее
Опять у КропоткинаКнязь, географ, теоретик анархизма. Собралось самое разнообразное общество, замучивающее всю его семью. На каждого новоприбывшего смотрят как на несчастье, с которым нужно терпеливо бороться до конца.
Я заговорил о Уолте Уитмэне.
— Никакого, к сожалению, не питаю к нему интереса. Что это за поэзия, которая выражается прозой. К тому же он был педераст! Помилуйте, как это можно! На Кавказе — кто соблазнит мальчика — сейчас в него кинжалом! Читать далее
Состоялось мое назначение на должность управляющего Военным министерством. Не более как через неделю комиссар при ставке Филоненко доложил мне о существовании в Могилеве заговора, имеющего целью ниспровержение Временного правительства. Это известие чрезвычайно встревожило меня. Я опасался, что заговор этот может толкнуть ген. Корнилова на путь вооруженного выступления, что означало бы гибель всех намеченных начинаний и полное крушение надежд на возрождение боевой способности армии. Но к донесению моему, а затем и Филоненки об опасности, назревающей в Ставке, Керенскийпремьер-министр отнесся без достаточного внимания. Он не придал значения нашим словам и даже сделал выговор Филоненке за «вмешательство не в свое дело». Я отмечаю это в отношении Керенского.
Повторяю: отмена лозунга передачи власти в руки Советов не означает «Долой Советы!». Наше отношение к тем Советам, где мы находимся в большинстве, — самое сочувственное. Да живут и укрепляются такие Советы. Но сила уже не в Советах. Прежде Временное правительство издавало декрет, а Исполнительный комитет Советов — контрдекрет, причем только последний приобретал силу закона. Вспомните историю с приказом № 1. Теперь же Временное правительство не считается с Центральным исполнительным комитетом. Участие ЦИК Советов в следственной комиссии о событиях 3-5 июля не было отменено ЦИК Советов, но не состоялось по приказу Керенского. Вопрос теперь не в завоевании большинства в Советах, что само по себе очень важно, но в свержении контрреволюционной диктатуры.