Зал Калашниковской биржи, положительно, специализируется на веселых балах. Здесь получилась какая-то биржа веселонравия, где весело отплясывают во всю калашниковскую и удивляют мир необыкновенными костюмами и «изысканностью» нравов. Что ни день — то веселье. Что ни вечер — то бал. И какие балы! От одних названий пестрит в глазах: Бал лиловый. Бал сиреневый. Бал полосатый…
Мрачное здание биржи, угнездившееся среди складов и пакгаузов и питающее в своих недрах миллионы крыс, и настоящих, и фигуральных, является в настоящее время каким-то капищем Мефистофеля. Там, в чаду и копоти «сиреневого» или «лилового» скаканья, в блеске бриллиантов от Тэта, в шуме и суете базарной выставки шляп и нарядов хохочет сам Сатана. Ах, какие куплеты можно было бы сочинить для него! В этих новых мефистофельских куплетах было бы все: и сардонический хохот над «благотворительностью», во имя которой якобы затевается все это лиловое и полосатое издевательство над гражданственностью, и торжество разъевшегося Ваала над обобранными им жертвами. В этой новой мефистофельской песне мы бы услышали и еще кое-что: особый калашниковский лейтмотив аферы. Собирающиеся здесь персоны обоего пола, сиреневые, лиловые, клетчатые, пятнистые — в массе случаев рыцари и дамы из-под темной звезды. В сущности, это все та же «кофейная» публика, которую полиция в свое время тщательно изгоняла из кафе.
Порядочные люди на эти балы не пойдут — мы в этом глубоко убеждены. Это балы для крыс. В Калашниковской бирже танцуют новые крысы — большие, двуногие — и кушают они не одну муку, а все, что угодно: уголь, медь, дрова, мыло. И точат они все общественное благосостояние.
«О, Господи! Молю тебя. Благослови все человечество и избави нас от зла! Даруй нам победу над врагами и вечное пребывание в тебе», — эту молитву где-то раздобыла Мальцева и носит, распространяет ее, велит, чтобы и я ее распространял, но я, конечно, не стану.
Какие у нас стоят чудные дни. Вчера утром я с новым товарищем Виктором Павловичем Раген целых три часа, опьяненный всею окружающей красотой, шатался верхом по окрестным холмам и лесам. Какое безумие жить в городе и не видеть этого темно-синего неба, этого узора окристаллизованных и опушенных ветвей, сверкающих и лучащихся на солнце.
Я уже совсем собрался вести разведку по ту сторону Двины, как вдруг был отправлен закупать сено для дивизии. Так что я теперь в такой же безопасности, как и Вы. И я начал сильно подумывать о Персии. Почему бы, на самом деле, не заняться усмирением бахтиаров? Переведусь в Кавказскую армию, закажу себе малиновую черкеску, стану резидентом при дворе какого-нибудь беспокойного хана, и к концу войны кроме славы у меня будет еще дивная коллекция персидских миниатюр. А ведь Вы знаете, что моя главная слабость — экзотическая живопись. Если опять от меня долго не будет писем, смотрите на плакаты «Холодно в окопах». Правду сказать, не холодней, чем в других местах, но неудобно очень.
Хорошие политические новости: Америка, возмущенная намерением Германии вести беспощадную войну, прерывает с ней сношения и открыто присоединяется к союзникам. Какое счастье!
Германскому послу в Америке возвращен паспорт, американский посол отозван из Берлина. ВильсонПрезидент США приглашает и другие нейтральные державы поступить так же. Что же это значит? Читать далее
В Ставрополе-Кавказском появился хиромант-ясновидец. Дверь его квартиры открыта только для интеллигентных дам, девиц, чиновников и гимназисток. «Ясновидец», мужчина средних лет, из всех посетительниц выберет ту, которая, по его заявлению, ему «особенно нравится». И вот начинается предварительная откровенная беседа. Читать далее
Вчера вечером я приехал в Кисловодск лечиться. Я рад был уехать из Петрограда. Во-первых, я чувствовал себя очень нехорошо, во-вторых, такая клоака, что тошно прямо стало за последнее время. Так все заврались, изолгались, что мочи нет. Кажется, что больше нет честных людей, и все назло гадят друг другу, а главное, России. В Думе лгут, министры лгут, газеты и подавно — одним словом, все лжет без удержи и совести. И в этой вакханалии лжи жить слишком тяжело и обидно за родину. Лучше ей от этого, конечно, не будет. Но где Ники разбираться в этой лжи — прямо не понимаю. Трудно ему должно быть в эти времена.
Днем, когда Сережа спал наверху в библиотеке, явились к нему два покупателя, причем фамилия одного из них оказалась Бененсон; это было прекомично, так как мы за минуту до его прихода читали о процессе Бененсона и обсуждали его. Только это был не тот БененсонГерсон Бененсон — купец 1-й гильдии, крупный российский предприниматель.. Он купил у Сережи «Новолуние» за тысячу рублей, а его приятель заказал «Финал свадьбы Фигаро». Сережа с ними долго беседовал; они пленились Сережиным искусством на выставке в Москве.
Ввиду недостатка в столице молока совещание при уполномоченном по продовольствию города Петрограда единогласно постановило воспретить в Петрограде выделку и продажу молочных и сливочных конфет.
Судя по данным, весь февраль уйдет на разверстку хлеба на местах; в марте и апреле начинается распутица, и хлеба подвезти к станциям не удастся; только в конце апреля и в начале мая можно ожидать подвоза зерна к мельницам, которые, однако, стоят без топлива. Следовательно, в течение по крайней мере трех месяцев следует ожидать крайнего обострения на рынке продовольствия, граничащего со всероссийской голодовкой. Не лучше положение с топливом. Почти вся Россия испытывает острый недостаток в жидком и твердом минеральном топливе, в дровах, в торфе.
С БенуаХудожник ходил к Яковлеву смотреть его работы — Шаляпинаоперный певец и др. Шаляпин мне не понравился, хотя и в этой работе удивляет его умение. Оба вернулись к Бенуа. После обеда пришел СтепанСтепан Яремич — искусствовед и художник.. Сидели закутанные, так было холодно. Шура нарисовал с меня и Яремича крокиКроки́ — набросок, чертеж. В военном деле — подробное изображение местности или какого-либо участка местности.. Обсуждали, что будет между Америкой и Германией.
Сидела с Мамой у Алексея. Он ничего, но не позволяют вставать, чтобы стрептококки не набросились на суставы.
В газете «Русская Воля» № 21 была напечатана статья под заглавием «Этюды», подписанная Александром АмфитеатровымЖурналист, писатель. Статья эта обратила на себя внимание своею редакцией, не выясняющей в напечатанном ее виде существа дела. Несколько дней спустя она была, так сказать, расшифрована.