Я никогда не чувствовал себя таким свободным, будучи евреем, как сейчас, во время национального помешательства — и от вас и ваших единомышленников я отличаюсь только тем, что я не хочу, чтобы еврейство когда либо снова стало нацией, и унизило себя конкуренцией реальностей. Потому что я люблю диаспору, и вижу её смысл и призвание в идеализме, в универсальности и космополитизме. Я не хочу видеть никакого другого единства, кроме духовного — а дух — это единственная наша стихия.
Никакого единства языка, народа, обычаев, традиций ‒ этих красивых, но опасных идей. Я считаю нынешнее положение дел самым лучшим, какое только возможно: единение, но без языка, скованности, родины — только через текучесть бытия. Любое настоящее, более тесное объединение, кажется мне уменьшением этого ни на что не похожего состояния. И единственное, что мы должны сделать — это перестать смотреть на эту принадлежность как на нечто унизительное, а наоборот, относиться к ней с любовью и пониманием, как это делаю я.
В России, по-видимому, тучи так сгустились, как никогда еще. Пожалуй, что-нибудь из этого выйдет: либо какое-нибудь бурное массовое движение, либо сепаратный мир опять выплывет. Никогда еще последнего так не боялись в Англии и Франции, судя по газетам.
Насладилась прогулкой по саду. Погода прекрасная. На солнце тепло.
В 4 поехала в Большой Дворец, в зале были все раненые и концерт: «Евгений Онегин», «Пиковая дама», после две пьесы «Бедный Федя» и «Жоржик».
Живопись нельзя основывать на слове «красота», как не можем сказать — красиво 2x2=4.
Только тот — поистине редкий — тип человека творческого, который мыслит, живет и реализует себя по преимуществу живописными формами, т.е. краской, пространственной формой, отношениями и проч., — только тот в результатах своего творчества дает чистую живопись.
У меня был председатель Государственного совета Щегловитов. Он считает нужным поддерживать правительство, а основные реформы отложить до конца войны, если начать сейчас, «все распадется». Я ему сказала, что держусь того же мнения, но что, по-моему, следует пойти на некоторые уступки. Спрашивает: «На какие?» Говорю: «Сместить ПротопоповаМинистр внутренних дел, националист-консерватор». Он его не защищает безусловно, находит, что ему следовало уйти, когда был назначен Трепов, понимает, что Дума относится к нему с возмущением, считая его ренегатом, но не видит повода для такой ненависти.
По возвращении в Киев я отправил НикиРоссийский император пространное письмо, высказывая мое мнение о тех мерах, которые, по моему мнению, были необходимы, чтобы спасти армию и империю. Самое печальное было то, что я узнал, как поощрял заговорщиков британский посол при императорском дворе сэр Джордж БьюкененПосол Великобритании в России. Он вообразил себе, что этим своим поведением он лучше всего защитит интересы союзников и что грядущее либеральное русское правительство поведет Россию от победы к победе.
В бытность Штюрмера председателем Совета министров один из его почтенных сыновей стал делать блестящую административную карьеру. Он был назначен сразу вице-губернатором Сувалкской губернии. Правда, в это время Сувалкская губерния была уже оккупирована неприятелем, но господин Штюрмер-filsФр. — сын. сумел так быстро проявить свои административные таланты, что еще не успев ликвидировать прогонные и подъёмные, он получил новое назначение в Курск, с новыми прогонными и подъёмными. Читать далее
Незачем делать вид, что война есть случайный эпизод истории или последнее препятствие на пути к всеобщему миру, гармонии и счастью. Для всех должно сделаться ясным, что война эта есть великое испытание мощи человека, возжелавшего из себя, по своему образу и подобию построить мир и историю. В нем получает высшее выражение тот кризис гуманизма, который возвещался столь различными голосами, как Ницше и Леонтьев, декаденты и футуристы. Все это свидетельствовало об одном: о наступающих сумерках человека.
Во время одного из боев два немецких эскадрона прорвались через ряды румынской бригады. Все мои части на этом участке были брошены в бой, срочно требовались резервы, а телефонная связь со штабом оборвалась. Единственный путь сообщения пролегал вдоль реки, змеившейся меж обрывистых скал, и дорога эта простреливалась со всех сторон. В столь сложной ситуации некий хромой румынский офицер во главе спешенного полуэскадрона атаковал немцев и вызвал огонь на себя. Поэтому мне с двумя адъютантами удалось вырваться прямо из-под носа противника. Поступок румынского офицера был воистину героическим. Те немногочисленные силы, которые я собрал к вечеру, сумели отбросить противника.
Я вскочил ночью, увидя всю вещь от начала до конца, и не в состоянии будучи заснуть, встал и начал писать. Писал двое суток, засыпая по ночам на пару часов и просыпаясь с продолжением этой вещи. Но надо было в контору идти (праздники кончились), и вещь пришлось бросить. 20-го я служить перестал, в три дня вещь обработал и переписал. Я не дал еще ей названия. Она оригинальнее «Апеллесовой ЧертыПервая новелла Пастернака.» и по сюжету, и по письму и сильнее по вложенному в нее темпераменту.