Художник и историк искусства Александр Бенуа, с которым я поддерживаю частые и дружеские сношения, неожиданно зашел ко мне. Родом из французской семьи, поселившейся в России около 1820 года, это один из образованнейших людей, каких я знаю здесь, и один из самых почтеннейших. Он серьезен, и садится с усталым жестом:
— Как ни тяжело для меня это признание, я думаю, что выполняю некий долг, заявляя вам, что война не может дольше продолжаться. Надо возможно скорее заключить мир. Конечно, я знаю, честь России связана ее союзами, и вы достаточно знаете меня для того, чтобы поверить, что я понимаю все значение этого соображения. Но необходимость — закон истории. Никто не обязан исполнять невозможное.
Я ему отвечаю:
— Вы только что произнесли очень серьезные слова. Прежде всего, знайте, что чтобы ни случилось, Франция и Германия будут вести войну до полной победы. Банкротство России, вероятно, затянуло бы борьбу, но не изменило бы результата. Как Россия изменит своим союзникам, они от нее откажутся. Вы потеряли бы таким образом, по меньшей мере, Курляндию, Литву, Польшу, Галицию и Бессарабию; я уже не говорю о вашем престиже на Востоке и о ваших планах на Константинополь. Дело идет не только о чести России; дело идет о ее благосостоянии, величии и, может быть, о ее национальной жизни.
Он продолжает:
— Увы! Я ничего не нахожу, чтобы вам ответить... А между тем, мы не в состоянии дольше продолжать войну. Право же, мы больше не в состоянии.
С этими словами он покидает меня со слезами на глазах. Вот уже несколько дней я везде констатирую тот же пессимизм.
В 140 строчек «баррикад»
Влить строчек 10 «марсельезы».
Взболтать. Прибавить «грустный взгляд»,
По вкусу «грохот ми ральезы»,
15 строчек про «неё» —
Курсистку. 8 — про студента,
13 строчек про «него»,
«свободного интеллигента».
Затем «толпу», «плакаты», «мглу»,
В «победу над врагом» вмешайте,
На керосинку!.. — И к столу
В горячем виде подавайте!
В России три группы: мужики, рабочие и мелкая буржуазия, с которою вместе все интеллигентные силы. С нею правительство. Силою вещей с ними армия. Мужики — социалисты-революционеры, рабочие — социал-демократы, все прочие — конституционалисты-демократы. Республиканцы все. Кроме, может быть, меня и — будущего, вернее — двойного будущего: близкой диктатуры и далекой, далекой монархии. Вспомнят ли тогда меня? Может быть, не только не вспомнят, но даже и знать не будут? Благословляю счастье тех, кто будет счастлив благодаря идеям и вере, оживлявшим мою жизнь, тогда забытую и, может быть, неведомую. Какое счастье — глядеть спокойно в вечность и любоваться ее бессилием и ничтожеством!
Сегодняшний номер печатается в количестве 1 013 000 экземпляров.
Революция, низвергшая «режим», оголила и разнуздала гоголевскую Русь, обрядив ее в красный колпак. В революционную эпоху Хлестаков как бытовой символ из коллежского регистратора получил производство в особу первого класса, и «Ревизор» из комедии провинциальных нравов превратился в трагедию государственности. Гоголевско-щедринское обличие великой русской революции есть непререкаемый исторический факт.
Астральное тело. — Оно тоньше и нежнее, чем эфирное. Чем человек умнее, интеллигентнее, тем его астральное тело нежнее. Например, пишущему эти строки однажды пришлось увидеть свое астральное тело. И что же — он чуть не ослеп от блеска. Нежности оно было такой, что мясо цыпленка по сравнению с ним казалось куском чугуна.
Сегодня из контрольных зал выносили портреты Александра III, Николая II, Алексея. Я встретил эту процессию в Контрольном дворе, когда шел за маслом. Сторожа лениво волочили портреты, мальчишки кричали, кричали... и мне вдруг стало так грустно...
Я всегда ненавидел эти казенные портреты, опошленные участками, казенными залами и т.п. учреждениями. А тут вдруг стало грустно.
Получено письмо от комиссара Временного правительства по Москве:
«Гражданину ГрабарюПопечитель городской Художественной галереи П. и С. М. Третьяковых, художник, попечителю Третьяковской галереи. Уведомляю, что царские портреты из правительственных учреждений надлежит направлять в Исторический музей. Комиссар по Москве КишкинНиколай Кишкин — общественный деятель, член партии кадетов, с марта 1917 года — комиссар Временного правительства в Москве.».
МаклаковЮрист, член IV Государственной думы, один из наиболее блестящих думских ораторов, был монархистом. За обедом, данным министром иностранных дел ТерещенкоПредприниматель, банкир, с марта 1917 - министр финансов Керенскомупремьер-министр, он возбудил негодование последнего, сказав: «Я всегда был монархистом». — «А теперь?» — воскликнул Керенский, с возмущением тыкая в него пальцем. Вместо ответа Маклаков продолжал поносить тех, кто раболепствовал перед императором, когда тот был всемогущ, а теперь, когда его звезда закатилась, объявляет себя горячим республиканцем.
Дорогая нежно любящая Анастасия. Крепко буду молиться за тебя и МариюТретья дочь Николая II. С Богом все пройдет. Терпи и молись. Крепко целую тебя и Машку. Будь Богом хранима+! Твой Алексей
Оттепель продолжалась, день был полусерый. Погулял утром полчаса. Все еще возился с старыми делами. У МарииТретья дочь Николая II продолжала стоять высокая температура 40.6, а у АнастасииМладшая дочь Николая II болели уши. Остальные себя чувствовали хорошо.
Дела идут все хуже. Революционная партия не хочет отпускать Императора, опасаясь интриг, предательства и разглашения государственных секретов. Немцы предпринимают нечеловеческие усилия, чтобы прорвать наш фронт. Если им это удастся, путь до Петербурга будет для них открыт.
Народ поднял верховный жезел,
Как государь, идет по улицам.
Народ восстал, как раньше грезил.
Дворец, как Цезарь раненый, сутулится.
Читать далее
Мне телефонировал Шаляпиноперный певец, что в газете «Русская воля» появилось письмо хора Мариинского театра, который отказывается выступать с Шаляпиным и петь его новую песнь на торжественном спектакле. Как все это грустно. Свобода должна быть радостью для народа, и участие в торжестве выдающихся народных сил, как Шаляпин, только желательно – личные же счеты надо бросить на это радостное для России время.