5 апреля 1917. Новое время

Без вымысла

Проект 1917 — это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками. Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы.
Проект начинается 14 ноября 1916 и заканчивается 18 января 1918.

Новое время

Петроград, Шпалерная ул., 44

Сегодня дождь, снег — и на Невском у продавцов какие-то желтые цветы (жасмины?) и — ландыши!! Откуда что? И прохожие тоже — с этими желтыми цветами и с ландышами в руках — идут, улыбаются. Чего? — «Висят» по прежнему на трамваях (сегодня — удивительное зрелище: один ухватился руками за медные ручки вагона, а ногами «в обхват» обнял «пониже» висящего, но который уже висел на ногах и руках); и вот прежде «кляли судьбу» такие «висящие», а теперь никого не клянут и едут благословенно. Потому сужу «благословенно», что лица в смехе и улыбке. Все торопятся, спешат. В воскресенье, в ясный теплый день, я вышел «до Эртелева переулка» поспать на каком-то заседании и остановился на углу Кирочной: «заворачивали» павловцы (Павловское военное училище) к Г. Думе. И вот я в самой грязи (оттепель) остановился, совсем завороженный красотой юношей от 17 до 21-23 лет. Мимо, прямо перед глазами (стоял близко) идут по 8 или 10 в ряд — что-то острое и смелое в глазах, и вместе вот это нежное и благородное, чудного возраста, а шинели суровые, серые, солдатские; и идут. и идут — и где же кончатся эти ряды? Несли и знамена красные, и какие-то широченные красные же плакаты, с надписями: «Доверие Временному Правительству», «Солдаты — в окопы, рабочие — к станкам» и проч., и проч. Были надписи и бурные. И все эти красные флаги, которые были «в побиении» такими жалкими и некрасивыми, теперь «в торжестве» до того великолепны, особенно же плакаты, пронизанные чуть-чуть начавшим склоняться к вечеру солнцем. В самом деле, «красный цвет», красная материя «сквозь солнце», пожалуй, красивейшая в мире. Тут только нужно выбрать оттенок — немного в «пурпуровый» — без грубости и жесткости. В воскресенье, может быть от солнца, так и было...

Какие лица, какие лица... Они шли все тоже веселые («манифестация» или «идем представляться»). Но мне все равно отчего: этот талант и душа, змеившиеся в чуть поднятой верхней губе улыбающегося рта, заставляли биться сердце, и я не покидал грязи, среди которой стоял.

«Все хорошо сегодня, в этот прекрасный воскресный день».

А если «сегодня» хорошо, то не хорошо ли и вообще? Я задумался об истории. История всегда была моею консервативною задержкою. «Позволь, ты должен трудиться для истории», «Ты живешь в истории и должен работать только для нее». Это я твердил себе с университета, с времен Ключевского и Герье. «А у Ключевского что сказано?» «А Герье что говорит?» И вот в этот прекрасный весенний день у меня мелькнуло:

— Что такое за давление истории? Не всякий ли день равен всякому дню? История есть счет дней: и если так, то отчего всякий решительный день, вот сегодняшний мой и наш день, должен уступить какому бы то ни было другому дню?

Тут сейчас — так как я богослов — мелькнуло и Христово слово: «Довлеет дневи злоба его». То указанное Христом преобладание сегодняшнего над вечным. Но именно — только мелькнуло. Меня всю жизнь до того давила история, что философия развивалась самостоятельно от Евангелия. Я думал:

«Мы слишком много соображаем, а нужно жить непосредственнее. Не нужно столько теорий. Теория — это всегда мука и путаница. Из теории не вытащишь ногу, и право — не там светит солнце. Разве нет истины прямо в глазе нашем, в слухе нашем, в сегодняшнем нерве нашем, а не в тех остатках “исторических нервов”, которые мы носим в себе, как мочалку, всю почерневшую, всю злобную, полную отмщений не за наши времена и не за наших людей. Поменьше истории, и жить будет радостней».

Правда, мелькнула и задержка: «Нет, день Рождества Христова — тот, что был 1917 лет тому назад, — был не похож на прочие дни». Но теперь меня не задерживали и «задержки»: общий поток «ниспровергающих историю» мыслей был слишком силен, он был слишком вымучен всею жизнью, донельзя перегруженною историческими воспоминаниями и ответственностями.

— Ну их, ответственности. Замучился с ними.

***

Вот уже две недели, что я не почувствовал ни разу, чтобы меня оскорбила улица, не царапала мою душу, пригнула к земле мою душу. И кажется, что мое переживание есть общее теперь переживание. Вид всех лиц безумно переменился: именно видно, что они живут день за днем без горечи, и это-то и отражается на лицах всеобщею почти улыбкою. Помню, как-то приезжал «В старый Петербург», кажется, президент Французской республики. Было еще рано, час 11-й, и я спускалея от Аничкова моста к Литейному проспекту: тут же на мост подымались трое — лавочники или ремесленники:

— Куда вы идете? Разойдитесь! — окрикнул их городовой.

А на улице, в этом месте, и было всего четверо: я да эти трое. Пятый человек — городовой. Но, очевидно, городовой «подготовлял улицу к проезду знатных иностранцев», а тут как раз дальше Аничков дворец. И он не хотел пропустить, собственно, к Аничкову дворцу.

Так мне запомнилось. Лавочники сказали, что они — «ничего». Только «гуляют». Но городовой решительно не пустил дальше. Почему не пропустил? Что такое? Что за напасть пройти мимо Аничкова дворца? Очевидно, городовой, столь грубый в окрике на мещанишек, сам был в душе робкий человек и боялся возможного «замечания» от квартального. А квартальный от полицеймейстера «части», а полицеймейстер — от градоначальника. И вот как-то все и было. Так и были все дела на улице и везде. Все боялись друг дружки, боялись «ответственности», боялись «неисполнения должности», в сущности, боялись черт знает чего. Точно везде стоял «домовой» и пугал всех людей. Разница «с прежним» и заключается в том, что «домового» сняли: и люди просто перестали бояться друг друга, перестали бояться, в сущности, фантомов, призраков, своего какого-то воображения болезненного, и вообще вот той «исторической мочалки», которая заполняет не только души, но и заполняет улицы «злобными воспоминаниями».

Мы все живем вот двадцать дней свободно. Нам никто не делает «замечаний» и не ожидает от нас никакой «ответственности».

— Мы не виновны.

А ведь прежде решительно все люди ходили по улице какими-то «виновными». В чем? Почему? За что? Просто потому, что они были русскими обывателями. Имели блаженство или не блаженство родиться в России. За двадцать дней я не видел и не вижу, чтобы хотя один человек задержал кого-нибудь другого. И вот это выливается во всеобщее безумное облегчение. Просто стало легче жить, гораздо легче. Непосредственное ощущение так велико, что оправдывает всякие «теоретические соображения», всякие «задержки из истории» и говорит простое, большое:

— Лучше.

, и еще

3 Мне нравится

Комментировать

✍ Также в этот день

Петроград

Народ торжественно хоронит
Ему отдавших жизнь и кровь,
         И снова сердце стонет,
         И слёзы льются вновь.

Но эти слёзы сердцу милы,
Как мёд гиметских чистых сот.
         Над тишиной могилы
         Свобода расцветёт.

#Вечная память

, и еще

25 Мне нравится

5 Комментировать

Петроград

Есть великие дни в жизни человечества, что красной чередой потянутся как всенародный праздник через долгие века. Есть дни, что равны векам в истории человечества и говорят о том: как бы крепко ни закрепостили народ насилие, гнет, произвол — настанет час, когда великая, непобедимая, несокрушимая сила — дух братского единения рабочих, тесно сплетающийся с революционной волей обездоленных масс, могучим всплеском народного гнева, натиском геройски восставшей демократии, опрокинет старый, изживший порядок. Сегодня — день похорон геройских жертв русской революции, сегодня — день радостно-скорбного торжества. Читать далее

#Вечная память

, и еще

21 Мне нравится

8 Комментировать

Петроград

Все лавки, торговые дома, банки и учебные заведения не функционируют. Трамвайное движение прекращено на весь день. Рабочие считают, что в похоронной процессии примут участие около миллиона народа. Опубликован церемониал похорон. Приняты меры к охране порядка и общественной безопасности. Были слухи о предстоящих грабежах и погромах на окраинах.

#Вечная память

, и еще

6 Мне нравится

2 Комментировать

«За волю и правду»

Новая пьеса Колесниченко в 5 действиях с хорами и танцами, участвует вся труппа Гайдамаки

Москва

Театр Струйского

Царское Село, Колпинская ул., д. 20

Сотни тысяч народу на улицах, стройные колонны, красные знамена, красные гроба павших в дни борьбы за политическую революцию. Среди сотен тысяч вышедших сегодня на улицы — в одни колонны внешне слиты, но внутренне резко отделяются друг от друга, как спирт от масла, представители революционной демократии и примкнувшей к ним всегда реакционной обывательщины. Раньше или позже — они разойдутся в разные стороны. И чем скорее это будет — тем будет лучше для каждой из сторон.

#Вечная память

, и еще

14 Мне нравится

7 Комментировать

Рекомендуемые герои Все