К Таврическому дворцу мы подошли хотя и в строю, но довольно условном. Встретив тов. Троцкого, я подошел к нему. Но едва мы успели бегло обменяться впечатлениями, как кто-то из меньшевиков взволнованно подбежал к нам и сообщил: «Кронштадтцы арестовали Чернова, посадили его в автомобиль и хотят куда-то увезти».
Троцкий и я немедленно отправились к месту происшествия, сговариваясь на ходу о необходимости отменить этот самочинный арест и непременно во что бы то ни стало освободить Чернова.
Никаких разногласий на этот счет у нас не было. Выйдя на подъезд, мы прошли сквозь расступившуюся толпу кронштадтцев прямо к автомобилю, в котором без шапки сидел арестованный Виктор Чернов. Вождь эсеровской партии не мог скрыть своего страха перед толпой: у него дрожали руки, смертельная бледность покрывала его перекошенное лицо, седеющие волосы были растрепаны.
Троцкий и я вскочили в автомобиль и пытались жестами восстановить молчание, чтобы обратиться к товарищам-кронштадтцам со словом дружеского увещания. Несколько минут не удавалось водворить тишину. Толпа гудела, шумела, волновалась, подавала реплики, переговаривалась.
Пока толпа перекатывалась неясным гудением голосов, сливавшихся в общем гуле, я, стоя в автомобиле, успел перекинуться несколькими словами с ближайшими ко мне товарищами.
— Зачем вы арестовали Чернова? Куда вы хотите его везти? — спросил я,
— Не знаем, — недоумевающе отвечали одни.
— Куда хотите, тов. Раскольников. Он в вашем распоряжении, — отвечали другие.
Видя растерянность Чернова, я шепнул ему: «Это недоразумение. Вы будете освобождены».
Трудно сказать, сколько времени продолжалось бы бурливое волнение массы, если бы делу не помог горнист, сыгравший обычный судовой сигнал, призывающий команду к полной тишине и спокойствию. Тогда тов. Троцкий прыгнул на передний кузов, покрывающий моторный двигатель автомобиля, и взмахом руки подал сигнал к молчанию.
В одно мгновенье все стихло и воцарилась мертвая тишина. Громким, отчетливым, металлическим голосом, отчеканивая каждое слово и тщательно выговаривая каждый слог, тов. Троцкий произнес короткую речь приблизительно следующего содержания:
— Товарищи кронштадтцы, — начал он, — краса и гордость русской революции! Я не допускаю мысли, чтобы решение об аресте министра-«социалиста» Чернова было вами сознательно принято. Я убежден, что не найдется ни одного человека, стоящего за арест, и не поднимется ни одной руки за омрачение нашей сегодняшней демонстрации, нашего сегодняшнего праздника, нашего торжественного смотра сил революции ненужными, ничем не вызываемыми арестами. Кто тут за насилие, пусть поднимет руку.
Никто даже не приоткрыл рта, никто не вымолвил ни слова возражения.
— Гражданин Чернов, вы свободны, — торжественно произнес тов. Троцкий, оборачиваясь всем корпусом к министру земледелия и жестом руки приглашая его выйти из автомобиля.
Опять кризис власти. На улицах демонстрации, стрельба, полный хаос. Неизвестно, кто, куда и зачем идет. Мчатся автомобили с вооруженными солдатами и пулеметами. Неизвестно — что будет завтра. Временное правительство бессильно. Мне не страшно за Россию. Я вдруг почувствовал, что все будет хорошо. И, главное, раньше, когда все было хуже, но как будто мирно и хорошо, мы молчали. Раньше мы молчали, хотя были в России случаи голодной смерти. Теперь, когда нам угрожает опасность, когда трамваев нет (главное, конечно, что нет «удобств» — трамваев и т.п.), мы волнуемся и горячимся.
С вчерашнего вечера в Петрограде продолжаются беспорядки — большевиков много, из Кронштадта приехало более 6 тысяч матросов, на стороне правительства все-таки есть части, которые за него постоят. Пострадавших много, около 500.
Началось! Сволочь выступила. Вчерашний день был днем огромной тревоги, хотя, как кажется, пока «пролетариат» еще не победоносен. До вечера все было спокойно, разговаривали о сенсации дня — уходе к.-д.кадетов из министерства, не выдержавших глупой щедрости, с которой социалисты пожаловали хохлам автономию или даже «хведерацию». Я всецело, конечно, стороне ушедших, хотя согласен с папойЖурналист, писатель, что здесь есть элемент «ничтожества». Когда вчера утром папа мне сказал об этом «ничтожестве», я было взъерепенился, но когда папа объяснил, что, по его мнению, к.-д. надо было не уходить, а подготовить государственный переворот, — вполне с ним согласился. Часов в семь мы выехали из дома вчетвером, всю дорогу хохотали над сочиненной папой новой «КрокодилойПопулярная песня со множеством вариантов слов на музыку марша Льва Чернецкого «Дни нашей жизни». Стихи неизвестного автора. По улицам ходила Большая крокодила. Она, она голодная была. Во рту она держала Кусочек одеяла. И думала она, что это ветчина. Увидела торговку — И хвать у ней морковку. Она, она голодная была. Увидела япошку — И хвать его за ножку. Она, она голодная была. Увидела француза — И хвать его за пузо. Она, она голодная была.»: Читать далее
Эти дни в городе — революция, а во дворце — заседания. О революции ты, вероятно, узнаешь из газет; на деле все все-таки, как всегда, гораздо проще. Есть красивое (пока мало), есть дурацкое, есть тоскливое… Но я вижу мало, потому что очень устаю, то во дворце, то дома, а трамваев со вчерашнего дня нет, так что и кататься нельзя. Читать далее
Надоело призываться; вся жизнь раскрошена на 2-месячные паузы; и нет никаких гарантий, что каждый следующий раз не возьмут: оттого-то все сколько-нибудь основательные планы жизни и писания отсрочиваешь. Хоть бы взяли или дали отсрочку месяцев на 6. А то одна комедия: собирают и отпускают. Последний раз никого из «отсрочников» не взяли, а заставили пережить психологию «взятия». И опять всем отсрочка — 2 месяца. Вот эта психология неизвестности, неустроенность жизни, одиночество и беспокойство за АсюХудожница (она прихварывает) и т.д. — создает в душе рассеяние.
Перед нами кризис власти. Когда мы слышим от имени вооруженных частей одного города требования принять предопределенные ими решения, то, как бы мы ни изменили прежнее решение, оно в глазах всего народа принято было бы лишь за победу неорганизованных слоев, а не за выражение истинной воли демократии, рабочих, крестьян и фронта. Не потому съезд признал Временное правительство, что в нем было 3 кадета. Революционная демократия обойдется без них. Их уход не лишает Временное правительство полноты власти. Нужно принять меры, чтобы не было никаких волнений.
Газеты сообщали о кровавых событиях прошлой ночи. После полудня опять начались битвы. С поездом уехал в Царское. На улицах было оживление, но было спокойно.
Оказывается, вчера в Петрограде было выступление против правительства. Ушли пять министров. Говорят, даже была пушечная стрельба. Никаких подробностей не имею: сегодня газеты не вышли. Здесь были продовольственные волнения, но ничего серьезного. Меня пугают две возможности: отставка Керенского и взятие Петрограда немцами. Читать далее
В Германии тоже, должно быть, чем-то запахло антидержавным. Ушел канцлер Бетман-Гольвег, и заменен Михаэлисом, про которого пишут, что это восьмидесятилетний старецНа самом деле ставшему в 1917 году на три месяца канцлером Германии Георгу Михаэлису на тот момент было 60 лет., очень распорядительный, но либеральный. Про Россию с каждым днем приходится записывать все больше и больше неприятного: начались сенокосы, начались и дожди, уборка опять будет неудачная. На действующих фронтах подсчитали пленных — 834 офицера и 36 000 солдат, а добыча — 121 орудие и до 500 разных пулеметов, минометов, бомбометов и огнеметов. Но вместе с тем подчеркивают необыкновенный урон офицеров: их выбыло в боях из-под «Знамен 18 июня» 80%. Читать далее
Утром снова авто, наполненное людьми с оружием на изготовку и примкнутыми штыками. С 2.30 до 3 часов сильно стреляли на Невском и Литейном. Говорят, толпу перед Таврическим дворцом разогнали. ПоловцовГлавнокомандующий войсками Петроградского военного округа (летом 1917 года) перевел город на осадное положение и старается его очистить. Читать далее
Я прогуливался на плацу перед зданием Артиллерийской академии, и когда подошел к запертым воротам около угла Химической лаборатории академии, то заметил просто одетую женщину-работницу, которая стояла недалеко от меня, намереваясь войти в калитку Пиротехнической школы. Она заметила на тротуаре мужчину, по виду рабочего, с ожесточенным выражением лица ругавшего начальство, которого она по интуиции признала за большевика, занеся ногу в калитку, она прокричала: «Мерзавцы». Мужчина крикнул ей в след: «Кто мерзавцы?» — «Ты и подобные тебе», — ответила она и захлопнула калитку.
Примерно 90 казаков через Марсово поле атаковали 200 моряков из Кронштадта, которые поспешно ударились в бегство и скрылись в Мраморном дворце. Мы прибыли, когда представление уже закончилось, но все равно видели проезжавших мимо верхом казаков, у многих из которых за плечами висело по три-четыре винтовки. Они проскакали мимо посольства в сторону набережной. Через несколько минут в обратную сторону прошли двое пеших казаков, которые сопровождали пленного. Тот кричал в толпу лениво прогуливавшихся неподалеку солдат Павловского полка, чтобы те спасли его. Один из казаков решил бросить пленного, но второй, здоровенный детина, держался как мужчина. Он оказался в одиночестве против примерно двадцати противников, и эти трусы сгрудились вокруг него, а затем напали. Читать далее
Вечером газеты с невеселыми известиями об отпадении Финляндии и об уступках, сделанных правительством Украине. Уступят и финляндцам! «Несут Русскую землю розно». Тысячу лет исторический процесс шел в направлении собирания Руси и объединения. Неужели с сегодняшнего дня в угоду нескольким проходимцам-большевикам, начитавшимся немецких брошюрок в плохом переводе, он пойдет вспять? Распадалась Русь после Ярослава, зато и была под игом татар. Читать далее
Заводы и фабрики забастовали. Из Кронштадта прибыли матросы. Огромная демонстрация вооруженных рабочих и солдат шла к Таврическому дворцу. Ильич выступал с балкона дворца Кшесинской. Центральный комитет написал воззвание с призывом о прекращении демонстрации. Временное правительство вызвало юнкеров и казаков. На Садовой открыта была стрельба по демонстрантам.
Троцкий протягивал руку вниз, к матросу, особенно буйно выражавшему свой протест. Но тот решительно отказывался ответить тем же и отводил в сторону свою руку, свободную от винтовки. Если это были чуждые революции люди или прямые провокаторы, то для них Троцкий был тем же, что и Чернов или значительно хуже: они могли только ждать момента, чтобы расправиться вместе с адвокатом и подзащитным. Но я думаю, что это были рядовые кронштадтские матросы, воспринявшие по своему разумению большевистские идеи. И мне казалось, что матрос, не раз слышавший Троцкого в Кронштадте, сейчас действительно испытывает впечатление измены Троцкого: он помнит его прежние речи и он растерялся, не будучи в состоянии свести концы с концами… Отпустить Чернова? Но что же надо делать? Зачем его звали?