Все холодное и огнестрельное оружие казенного образца и боевые припасы, находящиеся на руках у населения Петрограда и его окрестностей, подлежат сдаче для использования в действующей армии. Организация сбора оружия возлагается на министров: военного и внутренних дел.
Событие дня: у бедных Шлейферов в Петроградской квартире была совершена кража; с фронта ужасные сведения — Тарнополь сдан без выстрела, 12 полков самовольно отошли, а большая часть сдалась в плен.
Надо ли говорить, что русская революция основывается на заблуждении, что человек от природы добр? Или же надо радоваться, что у русского более ясное понимание естественного права, больше смелости против коллективного предрассудка? Он или прав, не желая сражаться, или общество, стремящееся навязать ему свою волю? Как оно это делает у нас.
«Бабы в батальоны идут, а пехота хуже, чем бабы», — говорил мне изюмский гусар, когда мы полями, через овсы, уходили на измученных лошадях от наступавших и почти отрезавших наступление немцев. «Пехота хуже, чем бабы…» Пусть так, хоть есть доблестнейшие, преданнейшие свободе полки. Ну, а граждане Петрограда? Ведь они еще хуже пехоты. Как никак, а отступающий пехотный солдат отступает под огнем неприятеля, а кто слышал, как разрываются «чемоданы», тот знает, что такое огонь. А ведь гражданин Петрограда даже не отступает. Не отступает, ибо не был никогда на позициях. Он до сих пор не может решить вопроса «нужно воевать или нет». Вот увидите, он решит его, когда окончится наконец война. Скажем прямо: войну за родину и свободу ведет армия, а Россия, в частности Петроград, относится к войне почти равнодушно.
Нужно было бы евреев соединить с Женским батальоном смерти. Получилась бы двойственная, таинственная армия — полумужчин, полуженщин — однородная в своих возможностях и невозможностях. Может быть — героическая армия.
Офицеры просили, умоляли солдат идти вперед, по мере того как наши призывы о помощи становились все более настойчивыми. Но их слова не находили отклика в солдатских массах. Солдаты заявили, что в случае атаки германцев будут защищать свои позиции, но в наступательной операции участвовать не станут. В этих безнадежных обстоятельствах, когда я металась от одной позиции к другой, подставляя себя под пули в надежде, что меня убьют и не придется видеть крушения своего дела, я натолкнулась на парочку, прятавшуюся за стволом дерева. Это была девчонка из моего батальона и какой-то солдат. Они занимались любовью!
Гнусная сцена возмутила меня даже больше, чем неторопливость 9-го корпуса, обрекшего нас на гибель. Этого было достаточно, чтобы сойти с ума. Рассудок отказывался воспринимать такое в тот момент, когда нас, как крыс, загнали в капкан врага. Во мне все бурлило. Вихрем налетела я на эту парочку и проткнула девку штыком. А солдат бросился наутек, прежде чем я сумела его прикончить, и скрылся. Читать далее
Я сижу на террасе своей и, облокотившись о перила, будто плыву на корабле, и несется корабль быстро во времени.
Маша утром: «Знаешь, в России диктататура!». От волнения. Еще месяц назад я недоумевал, каким образом буржуазия получит на свою сторону войска, и казну, и власть; казалось, вопреки всем законам истории, Россия после векового самодержавия вдруг сразу становится государством социалистическим. Но нет-с, история своего никому не подарит. Вот, одним мановением руки она отняла у передовых кучек крайнего социализма власть и дала ее умеренным социалистам; у социалистов отнимет и передаст кадетам — не позднее чем через три недели. Теперь это быстро. Ускорили исторический процесс.
Признавая положение на фронте и внутри страны угрожающим военным разгромом, крушением революции и торжеством контрреволюционных сил, Петроградский Совет р. и с. д. постановляет:
1) Страна и революция в опасности.
2) Временное правительство объявляется правительством спасения революции. Читать далее
Вчера на «историческом» заседании Совет единогласно — при воздержавшихся большевиках — признал необходимость создания единой твердой власти и таковой избрал Временное правительство, которому переданы неограниченные полномочия для восстановления дисциплины в армии и для подавления анархии и контрреволюции. Читать далее
К утреннему кофе получил субботний номер «Новой жизни», полный самых тревожных известий. Симптоматичен первый шаг к диктатуре: назначение Керенского министром-президентом, а Некрасова, только что покинувшего пост путей сообщения — торговли. Еще более тревожный прорыв на фронте, и обвинение в этом большевиков, особенно Бурцевым Горького, в пораженчестве. Возобновление стрельбы в районе Николаевского вокзала, ордер об аресте лидера большевизма, своевольные аресты большевиков даже в трамваях. В одной из передовиц имеется пророчество об «императорском штандарте». Таким образом, бег катящейся под гору телеги ускоряется, и уже близок момент, когда она разлетится вдребезги. Соответственно с ощущением приближения катастрофы у меня вырабатывается желание от всего отказаться и все забыть. Общий лейтмотив — трусость и бездарность. Читать далее
1. Контрреволюция организовалась, укрепилась и фактически взяла власть в государстве в свои руки.
2. Вожди Советов и партий социалистов-революционеров и меньшевиков, с Церетели и Черновым во главе, окончательно предали дело революции, отдав его в руки контрреволюционерам и превратив себя и свои партии и Советы в фиговый листок контрреволюции.
3. Всякие надежды на мирное развитие русской революции исчезли окончательно.
4. Партия рабочего класса, не бросая легальности, но и ни на минуту не преувеличивая ее, должна соединить легальную работу с нелегальной, как в 1912-1914 годах.
Ни единого часа легальной работы не бросать. Но ни на йоту и конституционным+ и «мирным» иллюзиям не верить.
Утром оказалось, что никто из наших не арестован, и обыск на этот раз производили менее грубо, чем предыдущий. Ильич вместе с Зиновьевым скрывались у старого подпольщика, рабочего Сестрорецкого завода Емельянова, на ст. Разлив, недалеко от Сестрорецка. Читать далее
Из Гельсингфорса доставили и Антонова-Овсеенкочлен Военно-революционного комитета. В «Крестах» он занял «квартиру» по соседству со мной.
Вчера переехала в БреслауСовр. Вроцлав, город в Польше., полумертвая от усталости: как же я отвыкла от людей и от суеты! Первое впечатление от моего нового обиталища было таким убийственным, что я с трудом сдержала слезы. После Вронке это слишком большая перемена. Однако я не сомневаюсь, что они сделают все возможное, чтобы облегчить мое существование здесь. Самое трудное — это вопрос питания, для меня критически важный! Сегодня мне сказали, что тут нет ни одного ресторана, который мог бы присылать мне сюда еду! Что из этого выйдет, непонятно, и наверное, мне придется умереть с голоду, потому что я, с моим больным желудком, не могу есть тюремную пищу! Если совсем ничего не найдется, нам надо будет организовать пересылку из другого места! Ну а больше всего, конечно, я хочу увидеть вас и поговорить с вами!