С генералом Корниловым я познакомился после назначения его Верховным главнокомандующим. Общее мое впечатление о Корнилове таково: он прежде всего — солдат, и в сложных политических вопросах разбирается мало. Во время наших неудач под Тарнополем генерал Корнилов, несмотря на отмену смертной казни, первый решился применить расстрелы, и тем не менее ему, т.е. лицу, фактически введшему казнь, был предложен пост Верховного главнокомандующего. Это назначение создало и укрепило в нем сознание, что не соблюдение буквы закона, а исполнение своего долга, хотя бы и очень тяжелого, находит оправдание и одобрение.
Ни народностей, друг, ни сословий. Две расы: божественная и скотская. Первые всегда слышат музыку, вторые — никогда. Первые — друзья, вторые — враги. Есть, впрочем, еще третья: те, что слышат музыку раз в неделю.— «Знакомые».
Последние новости из Ессентуков. Днем я читал Куно Фишера. Вечером либо рано ложился спать, либо смотрел на звезды. Я ездил в Кисловодск, где Боголюбов и тамошний дирижер Бердяев взялись устроить концерт, посвященный мне. В санатории с мамой жили тетя Катя и кузина Катя. Последняя была ко мне феноменально мила.
Чудесный день; погуляли с удовольствием. После завтрака узнали от гр. Бенкендорфа, что нас отправляют не в Крым, а в один из дальних губернских городов в трёх или четырёх днях пути на восток! Но куда именно, не говорят, даже комендант не знает. А мы-то все так рассчитывали на долгое пребывание в Ливадии!
Вчера первый раз дошла до церкви Знамения. По случаю отъезда на фронт одного офицера его семья отслужила трогательный напутственный молебен после обедни. Несколько раз поминали «воина Николая», а я молилась за своего и за них за всех, а также и за дорогих узников Александровского дворца. По возвращении вижу: к комендантскому подъезду подъезжает Аничков, — он и вчера тоже был — спрашивает, когда я уезжаю. Я удивилась вопросу. Читать далее
Временное правительство постановило признать подлежащим обложению подоходным налогом отрекшегося от престола императора и его семью, кои не подлежали таковому обложению, причем таковое обложение должно быть произведено путем применения по аналогии постановления «Положения о государственном подоходном налоге» для лиц, впервые привлекаемых к уплате налога в течение данного года.
Последние пять месяцев в Царском Селе оказались для его обитателей временем разочарования и унижений. К тому же здесь они всегда чувствовали контраст между своей прошлой жизнью и настоящей. Планируемый переезд помог бы им провести черту между прежними счастливыми днями и неопределенным будущим. Не стоит забывать и о том, что путешествие вглубь России означало отсрочку их высылки за границу, чего так боялись все члены императорской семьи.
Уже коченеющею рукою (склероз мозга) я разбираю монеты Августа. Какое великолепие, какое великое, как великолепен! О, наш бедный Государь! — если бы ты не копался в соплях кадетской политики и дьявольского блока и всей этой знаменитой ерунды, а позвал благородного Маркова и стал «опеределять» по Cotten'у и Babelon'у, ты увидел бы: то два миртовые дерева, то они же, но между ними уже круглый римский щит… А ты предпочел заниматься гнусностями построяемого социализма «в уложении» Петрункевича. О, несчастный, несчастный.
(22 часа 3-го дня не спал) (не знаю, что делать от безработицы)
А и минуло теперь четыреста лет.
Не пора ли нам, ребята, взяться за ум,
Исполнить святой Марфин завет:
Заглушить удалью московский шум?
Читать далее
Овес скосили. Тощий овсишка и непрактичный. Хороший овес косишь, так он метелками, как золото, звенит, косишь, будто золото швыряешь. А то, что это? И вот смотрите, что это заходит, туча, говоришь, нет, это не туча, а скорбь, что-нибудь уж будет: или роса или… скорбь! Читать далее
Из Женевы сообщают о полном развале Турции. Вследствие падения денежных знаков царит невероятная нищета. Население бесконечно недовольно вмешательством немцев во все области внутренней жизни в Турции. Энвер-паша удалил из армии свыше 2400 офицеров и не доверяет даже ближайшим своим друзьям. Против него был открыт офицерский заговор, в результате чего повешено около 100 офицеров.
В письмах мне присылают петли, изображения топоров, плахи и сотни ругательств — это в год моего юбилея. 25 лет отслужил я русской культуре! Убивает это меня, угнетает? О, нет, не очень, но, не буду скрывать, боюсь, что это меня озлобит. Не хотелось бы. Не знаю, когда буду в Москве, не знаю, друг мой! Неловко. Совестно мне пред тобою, но я уверен, что ты на моем месте вела бы себя так же. Личному сейчас не место.
Русская газета «Копейка» (номер 17 июня) узнала, что комиссия, занимавшаяся изучением бумаг Министерства двора, а также секретных кредитов министерств иностранных дел и финансов, узнала о суммах, перечислявшихся Petit Journal, Figaro, и Matin. Каждая из этих газет якобы имела по 10 000 подписчиков в Петрограде, каждый из которых получал по два номера газеты. В 1915 и 1916 гг. количество подписок было удвоено. Кроме того, под видом рекламных объявлений (эти расходы указаны как «экстренные», и насчитывают десятки тысяч рублей) в газеты направлялись статьи, показывающие займы в выгодном свете.
Мама, я сижу между двух стульев (как, кажется, все русские). От основной работы отбился, а к новой не подступаюсь. Деятельность моя сводится к тому, чтобы злиться на заседаниях… Опять подумываю о «серьезном деле», каким неизменно представляется мне искусство и связанная с ним, принесенная ему в жертву, опустившаяся «личная жизнь, поросшая бурьяном.
Я солдат и демократ, на меня смотрят и справа, и слева, но по своим убеждениям я не мог бы идти с тем, кто целью своею ставит реставрацию монархии, но не мог бы примкнуть и к тем левым организациям, которые, ставя во главу всего свободу, не обеспечивают в то же время и порядка.