День прошел, как обыкновенно: грязный Степан приносил обед. В 6 часов сидела с сестрой милосердия, которая ежедневно навещала меня, когда вошли Шейман и Островский. Первый предложил мне одеться и идти за ними, сестре же велел уложить мои вещи и идти на пароход. Все это было делом минуты. Повыскакивали из камер мои спутники, он что-то им объяснил, подписал бумагу, которую принесли офицеры, и мы прошли на двор, где стояли два солдата, приехавшие с ним. Мы быстро пошли по дороге, ведущей мимо стройки по направлению к берегу; пока караул успел опомниться, нас уже не было. У берега между камней была запрятана небольшая моторная лодка. Шейман и один из солдат подняли меня в лодку, вскочили, у машины я увидела матроса — одного из членов Областного Комитета. Он завел мотор, Островский стал к рулю, Шейман же стоял на носу. Я же мало что соображала, сидя между двумя солдатами. «Лягте все», — скомандовал Шейман: мы проезжали под пешеходным мостом. Затем они стали ловить багром флаг, который потеряли, подъезжая к Свеаборгу. Наконец мотор застучал, и мы полетели.
Неслись, как ветер, по зеркальной поверхности огромного залива. Чудный закат солнца, белый собор уходил все дальше и дальше, на небе зажигались первые звезды. Я же все думала, какими только путями Богу угодно вести меня этот год и через кого только не спасал меня от гибели. Уже стемнело, когда пришли к военной пристани в Гельсингфорсе, прошли так близко мимо эскадры, что невольно содрогнулась, смотря на грозные разбойничьи корабли. Шейман помог мне идти по длинной деревянной дамбе, солдатам же приказал уйти. На берегу стоял мотор, шофер даже не обернулся. Он плохо знал улицы, Шейман тоже, так что мы долго искали дорогу. У меня кружилась голова от волнения. Везде гуляла масса публики, горели электрические фонари. Наконец мы очутились у ворот небольшого каменного дома в переулке. Пожав руку шоферу, «товарищу Николаю», Шейман отправил Островского за сестрой и вещами. Мы же прошли через двор. Прелестная сестра милосердия, финка, открыла нам дверь. Он передал меня ей, приказав никого не впускать. Она повела меня в санаторий, и я легла спать в большой голубой угловой комнате.
После месяца, что я спала на досках, какой счастье была эта мягкая, чистая кровать и уход прелестной сестры.
Как, в сущности, чужды мне все люди; особенно — молодежь.
Вечером с Анютой в театре «Богема». Скучно, не стоило идти. Вообще невыносимо скучна опера как жанр.
Нам живется в Питере хорошо. Дети учатся. Бессонницы не так донимают меня, как бывало. Я работаю целые дни, работа оплачивается отлично.
Вчера вечером группа матросов крейсера «Аврора» совершила разгром ресторана «Свобода», в доме № 13 по Коломенской улице. Матросы выбили окна, разбили посуду и поломали мебель. Поводом для разгрома явилось недоразумение прислуги с ее владельцем. Матросы нашли необходимым оказать содействие прислуге. Никого из участников разгрома милиции задержать не удалось.
Четверг. Каждый день в газетах очень неутешительные известия: всюду погромы, убийства, кровавые расправы, поджоги. В Бендерах солдаты разгромили винный склад и вылили спирт и вино на землю. Потом им стало жалко, и они начали пить вино вместе с землей — почти все умерли от дизентерии. В Бельце и Харькове творится что-то невообразимое. Самые большие беспорядки в Бессарабии. Пока что погромная волна еще не докатилась до Одессы, но со дня на день ожидаются беспорядки и здесь.
Пропали у нас 4 лошади; солдатам приказано их искать и найти. Через 3 дня солдаты заявили, что они нашли каких-то четырех лошадей (конечно, чужих).
В газетах письмо офицеров стоящей в Москве артиллерийской бригады. В письме приводятся случаи оскорблений и даже избиений офицеров солдатами, и офицеры заявляют, что при таких условиях они считают свою службу лишенной смысла, и просят военного министра разжаловать их в рядовые; в этом положении они будут полезнее. Это крик наболевшей от безобразий последнего времени офицерской души. Нельзя читать письма без волнения.
Предполагалась враждебная встреча на станции Калинковичи, где сосредоточено было много тыловых учреждений, но ее проехали ранним утром, и вокзал был пуст. Из конского вагона в Житомире нас перевели в товарный — приспособленный, с нарами, на которые мы тотчас улеглись, и после пережитых впечатлений, вероятно, все заснули мертвым сном. Когда проснулись утром — вся обстановка в вагоне так разительно отличалась от той, вчерашней, которая еще давила на мозг и память, как тяжелое похмелье… Наша стража — караульные юнкера — относились к нам с трогательным, каким-то застенчивым вниманием. Помощник фронтового комиссара Григорьев, зашедший в вагон, воодушевленно рассказывал, как его на вокзале «помяли» и как он «честил» революционную толпу. Казалось, что мы находимся в кругу своих доброжелателей, и единственный, кто чувствует себя арестованным, это очередной комитетский делегат, вооруженный револьвером в какой-то огромной кобуре, хранящий молчание и беспокойно поглядывающий по сторонам.
Колбаса из конины
Медицинский совет, рассмотрев ходатайство о разрешении производства колбас из конского мяса, признал, что колбаса из конины может быть допущена в качестве пищевого продукта, но лишь при условии полной гарантии, что мясо для колбас будет употребляться исключительно от лошадей, убитых на городской бойне. Приготовление же колбас из мяса лошадей, убитых не на городской бойне, Медицинский совет нашел недопустимым, так как это может угрожать потребителям опасностью заразиться сибирской язвой, сапом и другими заразными для людей болезнями лошадей.
Рогозин рассказал мне историю про Керенскогопремьер-министр. Однажды, несколько недель назад, маленький царевичНаследник российского престола играл в Царском Селе игрушечным пистолетом, который еще давно подарили ему казаки и которым он очень гордился. И вот слишком исполнительный солдат забрал у него игрушку, «иначе он может застрелить часовых». Ребенок горько плакал, и через несколько дней, когда Царское Село посетили Керенский с тогдашним командующим Петроградским округом ПоловцовымГлавнокомандующий войсками Петроградского военного округа (летом 1917 года), их пригласил на обед комендант, который спросил, как он должен поступить. Керенский дал возможность Половцову ответить первым. Тот предложил: «Отдайте игрушку обратно. В конце концов, у ребенка все равно нет патронов!» И тут заговорил великий человек Керенский. Он сказал: «Нет. Это было бы опасным, так как оскорбит чувства солдат. Лучше не возвращать оружие. Солдатам это не понравится».
О Русь, приснодева,
Поправшая смерть!
Из звездного чрева
Сошла ты на твердь.
«Революционная демократия» обанкротилась окончательно: у нее нет людей. Напр., адвокат Павел Малянтовичминистр юстиции, попавший в м-ры юстиции, — явный проходимец и подлец: до революции выступал защитником проворовавшегося какого-то предводителя дворянства Енько-Даровского, он говорил, что одному из истцов, крестьянину, не надо уплачивать долги более 75 000 р., т.к. ведь этот истец не дворянин и не аристократ. Наконец, в дни революции он попал в какую-то военную революционную комиссию в Москве председателем и в этой роли развращал солдат идеями интернационала и непротивленчества. Понятно поэтому, насколько он уместен в министерстве «обороны» и «спасения отечества».
Еще. Какой-то КамковЛидер партии левых эсеров — чуть что не большевик сейчас. А при ЦареРоссийский император, будучи политическим ссыльным, обращался со слезным прошением к министру охранной полиции Курлову с заявлением о своем искреннем раскаянии и с просьбой о помиловании. Теперь он публично читает какие-то лекции о революции.
Да и сам Керенский премьер-министрв столкновении с КорниловымГенерал, Верховный главнокомандующий оказался «Иудушкой» и двурушником… Читать далее
После подлогов с совещанием и скандального развала правительства, после «собеседования» с московскими биржевиками и таинственных хождений к сэру Бьюкенену, после любовных свиданий в Зимнем дворце и ряда предательств со стороны соглашателей — сформировалось наконец «новое» (совсем новое!) правительство. Шесть министров-капиталистов как ядро «кабинета», и десять министров-«социалистов» в услужение им в качестве проводников их воли.
Декларация правительства еще не опубликована, но основы ее известны: «борьба с анархией» (читай: с Советами!), «борьба с разрухой» (читай: с забастовками!), «поднятие боеспособности армии» (читай: продолжение войны и «дисциплина»!).
Такова в общем «программа» правительства Керенского – Коновалова. Читать далее
Слышал с обеих сторон разговоры о том, что коалиционное правительство сделалось только потому, что потребовали союзные послы; в противном случае Керенский не имел никакого резона так настаивать на том, что он сделал. На Демократической конференции имело место совершенно секретное заседание, которое может быть мотивировано только этим. Признаю, что иначе не понимаю необходимости коалиционного правительства. Читать далее
Бессилие и нерешительность Временного правительства, состав которого непрерывно менялся, были слишком очевидны для всех.