Днем в Зимнем. Важнейшие государственные бумаги, найденные среди хаоса в комнатах Керенского (он все еще при общей неразберихе не знает, куда эти бумаги пристроить), и среди них пространное (уже опубликованное) письмо ген. Гурко Государю и несколько отречений великих князей! Кроме того, записка карандашом на плохой блокнотной бумаге вел. князю Николаю Михайловичу (от апреля), начинающаяся словами «Опасайтесь ляхов». Еще характернее для нашего Philippe EgaliteФилипп Эгалите — Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский, один из богатейших людей Франции, который с энтузиазмом принял идеалы Французской революции, но в итоге был казнен на гильотине. письмо-отречение, начинающееся с фразы, которая повторяется и в других отречениях, — она, очевидно, не без лукавства составлена: «Относительно моих прав на престол Всероссийский я, в горячей любви к родине (цитирую по памяти, смысл, во всяком случае, таков), всецело присоединяюсь к мыслям (sic! ), выраженным в акте об отречении Вел. Князя Михаила Александровича» (иначе говоря: «Кандидатуру свою я все же оставляю»?).
Дальше идет упоминание о вчерашнем разговоре с Александром Федоровичем (Керенск.), который произвел на Николая Михайловича «самое светлое впечатление»; заверяет Его Высочество и о своей готовности участвовать в любой сумме на предмет сооружения памятника… декабристам (!). В конце же великокняжеское «С Вами Бог» и фраза «Судьба России в Ваших руках» (или что-то в этом роде). Характерный образец культуры наивысших кругов и другое письмо, в котором Н.М. сообщает Керенскому, что отречения уже получены: от Кирилла Владимировича — «легко», от Дмитрия Константиновича — «туго», а от двух меньших Константиновичей — «очень легко». Дальше говорится: «Телеграмму брату Александру я уже сварганил», а в post scriptum'е: «Получил по телефону отречение от Георгия из Гатчины». Отречение Кирилла Владимировича написано на четвертушке почтовой голубой бумаги с синим шифром К.В. и якорем в левом углу. На письме Николая М. его литеры под великокняжеской короной, отпечатанные золотом.
Эти письма огорошили меня! Хоть я и давно знаю, какую степень упадка представляют собой наши верхи, однако в глубине души у меня продолжает жить такой респект перед самой монархической идеей, что каждый раз, когда я натыкаюсь нос к носу с каким-либо свидетельством подобного разложения, первое чувство, которое я испытываю, — не огорчение, не отвращение, а изумление, быстро затем переходящее в тоску. И ужас, связанный с такой тоской, таков, что вызываются и такие мысли: если им, этим упадочникам и циникам, суждено вернуться, то, пожалуй, и самая идея монархии перестает пленять, ибо выходит, что она целиком выдохлась, опустошилась. Тогда, пожалуй, предпочтительны и Ленин, и Троцкий, и даже анархокоммунисты.
Наступили страшные холода. Я безумно мерзну. Утром, после библиотеки, захожу к доктору, говорит мне массу неприятных вещей. В обед заходит барон, узнать, нет ли от мамы известий. После обеда, в сумерки, идет снег, внизу играют Шумана. Мы идем к доктору, затем в синематограф.
Чиновники государственных и общественных учреждений, саботирующие работу в важнейших отраслях народной жизни, объявляются врагами народа. Их имена отныне будут публиковаться во всех советских изданиях, и списки врагов народа будут вывешиваться во всех публичных местах. Читать далее
Тут не должно быть долгих разговоров. Наша революция в явной опасности. Мы слишком благодушно смотрим на то, что творится вокруг нас. Силы противников организуются. Контрреволюционеры действуют в стране, в разных местах вербуя свои отряды. Теперь враг здесь, в Петрограде, в самом сердце нашем. Мы имеем об этом неопровержимые данные, — и мы должны послать на этот фронт — самый опасный и самый жесткий — решительных, твердых, преданных, на все готовых для защиты завоеваний революции товарищей. Я предлагаю, я требую организации революционной расправы над деятелями контрреволюции. И мы должны действовать не завтра, а сегодня, сейчас.
Разгар Террора. Зной палит и жжет.
Деревья сохнут. Бесятся от жажды
Животные. Конвент в смятеньи. Каждый
Невольно мыслит: завтра мой черед.
Казнят по сотне в сутки. Город замер
И задыхается. Предместья ждут
Повальных язв. На кладбищах гниют
Тела казненных. В тюрьмах нету камер.
Пока судьбы кренится колесо,
В Монморанси, где веет тень Руссо,
С цветком в руке уединенно бродит,
Готовя речь о пользе строгих мер,
Верховный жрец — Мессия — Робеспьер —
Шлифует стиль и тусклый лоск наводит.
В случае моей смерти все письма вернутся к Вам. И с ними то странное чувство, которое нас связывало и такое похожее на любовь. B моя нежность — к людям, к уму, поэзии и некоторым вещам, которая благодаря Вам окрепла, отбросила свою собственную тень среди других людей — стала творчеством. Мне часто казалось, что Вы когда-то должны еще раз со мной встретиться, еще раз говорить, еще раз все взять и оставить. Этого не может быть, не могло быть. Но будьте благословенны Вы, Ваши стихи и поступки. Встречайте чудеса, творите их сами. Мой милый, мой возлюбленный. И будьте чище и лучше, чем прежде, потому что действительно есть Бог.
Полдня у меня болела голова, в особенности во время чтения. Сидел дома; погода была непривлекательная. Начал читать II том «Всеобщей истории» Иегера — средние века.
После тревожной, нервной жизни в Ставке я поражен был найти в Крыму совершенно иную, мирную и, так сказать, глубоко провинциальную обстановку.
Еще с первых дней смуты сюда бежало из Петербурга, Москвы и Киева громадное число семейств. Люди в большинстве случаев богатые и независимые, не связанные службой или покинувшие ее и в большинстве случаев чуждые политической жизни, они внесли с собою в Крым особую атмосферу, столь далекую от политической борьбы и тревожных переживаний большинства крупных центров России. Читать далее
Сегодня в газетах: посылка матросов, чтоб стеречь Николая II, и видимая неудача мирных переговоров. Пахнет тем, что Николая укокают, как Духонина, что будет способствовать возрождению монархического принципа.
Дорогая, вчера я получила твое письмо и благодарю от всего сердца. Такая радость слышать о тебе, Бог очень милостив, дав нам это утешение. Жизнь в городе должна быть ужасной, в душных комнатах, огромная крутая лестница, никаких прогулок и только ужасы вокруг. Бедное дитя! Но ты знаешь, что душой и сердцем я с тобой, разделяю все твои страдания и молюсь за тебя горячо. Читать далее
Граждане! Нарушены права Учредительного собрания!..
Как один из граждан России я обращаюсь ко всему народу, ко всем крестьянам, рабочим, солдатам и ко всем гражданам России и перед лицом их публично обвиняю Совет Комиссаров и Военно-революционный комитет в нарушении прав Учредительного собрания как единственно полноправного хозяина земли русской.
В первый день нам было очень неважно. В комнате были деревянные лавки, стулья, две скверных постели, на которых спали наши два старших сочлена, — члены Госуд. думы, больше ничего. Я спал на узенькой деревянной лавке, Вишняк — на столе. Ни белья, ни тюфяков нам не дали. О пище или хотя бы о чае тоже в первый день не было и речи, и если бы жена бар. Нольде не принесла провизии (она первая узнала о случившемся и успела кое-что собрать), мы бы остались голодными. Читать далее
Всем сестрам по серьгам
(К избирательным спискам)
№ 1 НАРОДНЫЕ СОЦИАЛИСТЫ
«Первый» список — всё портреты.
Многих песенки тут спеты.
«Мертвых душ» подбор какой.
Со святыми упокой!
Читать далее
Городское самоуправление составляет Памятку, состоящую из кратких статей и стихотворений, посвященных целости и неприкосновенности Учредительного собрания, ввиду угрозы разгона его или ареста части его членов. Очень прошу Вас прислать статью строк до 50-ти или небольшое стихотворение для этой цели