Первое заседание военно-революционного трибунала. Публика, среди которой было много моих друзей, набила зал до отказа, и когда под охраной стражи я подошла к зданию, нам пришлось пробиваться сквозь густую толпу людей, которые уже войти в зал не могли. Когда я вошла в судебный зал, вся публика встала и устроила мне шумную овацию. За судейским столом, который стоял на эстраде, председательствовал рабочий Жуков, хотя и не с нашей окраины, но с другого конца той же Александро-Невской части, с «тракта», как тогда назывался район, лежавший между вокзалом Николаевской жел. дороги и Александро-Невской лаврой. Он был учеником Смоленских вечерних классов, организации родственной нашему Народному Дому.
«Присяжных» защитников, ровно как и прокуроров, в этом импровизированном суде не было, и профессиональные петербургские адвокаты принципиально отказались выступать в этих новых судах, которые считались ими пародией настоящего суда. Поэтому, когда накануне этого дня мне сказали в тюрьме о предстоящем назавтра суде и предложили пригласить себе защитника по собственному выбору, я протелефонировала не адвокату, а своему давнишнему знакомому и сотруднику Гуревичу, прося его взять на себя мою защиту. Гуревич был директором гимназии, основанной в Петербурге его отцом, и был близким сотрудником театрального отдела Народного Дома.
Ритуал нового судопроизводства требовал, чтобы председатель суда после окончания формального опроса подсудимого предложил желающим из публики выступить с обвинительной речью. На то предложение никто не откликнулся. Тогда было предложено желающим выступить с защитительной речью. Гуревич встал и сказал свое спокойное, дружественное слово. Атмосфера в зале, хотя и была напряженная, но все пока шла в пределах «умеренности и аккуратности». Дальше, однако, случилось нечто непредвиденное. Слово попросил «некто в сером» из публики.
— Ваша фамилия?
— Иванов.
— Профессия?
— Рабочий.
Иванов… — один из бесчисленных русских Ивановых — сказал в мою защиту свое слово… Лично он мне был совершенно неизвестен, но оказался жителем нашей окраины и посетителем Народного Дома.
Его выступление произвело в зале эффект разорвавшейся бомбы и вызвало необыкновенное волнение среди судей. Мне было затем предоставлено заключительное слово, в котором я сказала, что исполняла только то, что считала своим долгом службы перед страной, и постаралась выразить всем присутствовавшим ту благодарность, которая переполняла мое сердце после речи Иванова. После этого был объявлен перерыв и суд удалился на совещание. Сколько дорогих и дружественных лиц разглядела я тогда в зале!
Не помню, долго ли совещались судьи, но когда они наконец вновь заняли свои места на эстраде, за столом, приговор, который они мне вынесли, был неожиданно мягок: «ввиду моих прежних заслуг», мне объявлялся только «общественный выговор» и предлагалась свобода, при условии, однако, внесения в судебный трибунал изъятой из министерства суммы денег.
— Вы согласны внести эти деньги, гражданка Панина?
— На основании всего мной уже ранее сказанного — нет.
— Тогда вы будете возвращены в тюрьму.
— За вами сила.
Когда стража вновь повела меня через зал тесным проходом между столпившихся зрителей, публика устроила мне бурную овацию. Люди аплодировали, что-то кричали, руки тянулись ко мне — суд надо мной превратился в мой триумф.
Русская революция
Как было хорошо дышать тобою в марте
И слышать на дворе, со снегом и хвоёй
На солнце, поутру, вне лиц, имен и партий,
Ломающее лед дыхание твое!
Казалось, облака несут, плывя на запад,
Народам со дворов, со снегом и хвоёй,
Журчащий, как ручьи, как солнце сонный запах —
Всё здешнее, всю грусть, всё русское твое.
Читать далее
Занималась «Вечерним Звоном» (такую газетку выпускали в типографии «Речи») и сюда не заглядывала. Да и все то же. Погромы и стрельба перманентны (вчера ночью под окнами так загрохотало, что я вздрогнула, а Дима пошел в караулку). Но уже все разгромлено и выпито, значит, скоро утихнет. Остатки. На Юге война, кажется, не только с казаками, но и с Радой. Большевики успели даже с Викжелем поссориться. В Москве ввели цензуру. Они зарываются… или нет? Немецкие войска все прибывают, кишат не стесняясь. Германское посольство ремонтируется.
Если б не скука — можно бы, ничего, подождать. Но утомительное мелькание гигантских гадостей особенную наводит скуку — зевотно отвратную.
Приехал в Петроград 19-го и сразу попал в здешнее нервное настроение. Печально здесь и тяжело. Что далее — сказать никто не может. Ни умысла, ни плана я не чувствую в надвигающемся урагане разрушения. Хаос разнуздан и смерч уже вплотную перед нами. Нас еще не захватило, громада может миновать мою семью, но я думаю не о нас, а о том, что будет после.
В пятницу в 2 часа дня во дворце Николая Николаевича открывается военно-революционный трибунал, который явится согласно проекту, выработанному Следственной комиссией, высшей судебной инстанцией. Трибунал делится на 2 отдела: отдел политический и отдел по делам спекуляции. В политическом отделе будут сосредоточены все дела, касающиеся контрреволюционных заговоров, во втором же отделе будут сосредоточены чисто коммерческие дела и дела о спекулятивных сделках. Эти 2 отдела друг от друга совершенно независимы, и при каждом из них будет состоять самостоятельная следственная комиссия. Во главе каждого отдела станет особая коллегия: в политическом — из 5 лиц, в коммерческом — из 3 лиц. В каждый отдел по особым советским спискам будут приглашены по 6 лиц в качестве судебных заседателей.
Лавру так и не удалось превратить в общежитие для увечных. Для них уже найдено другое помещение. Но попы и монахи не успокоились. Они сорганизовали торжественное шествие с иконами по Невскому, призывая народ отстаивать святыни церквей от поругания большевиками. И в течение нескольких дней месили грязь улиц Петрограда, увлекая за собой обывателей. Меня же и тов. Цветкова как главных зачинщиков первой попытки обратить монастырское помещение на дело социальной помощи попы и церковь православная предали торжественно церковной анафеме.
Товарищ Антонов, отъезжающий в Москву и оттуда на юг для военных действий против Каледина, обязуется ежедневно по прямому проводу (лично или через адъютанта) извещать Совет Народных Комиссаров о том, кого именно назначает он или другие военные власти ответственными лицами по распоряжению отдельными операциями, особенно по передвижению и сбору войск и по командованию.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин)
Из случайно услышанного разговора (рассказывал солдат с лицом «почти интеллигентным» в вагоне III класса. Я возвращался из Петрозаводска):
— И вот был этот Керенскийпремьер-министр сначала за народ, а потом «богатые» окружили его и говорят ему: «Ты свою жену брось и на “кадетке” женись, мы тебе денег много дадим, дворец построим». Тот (Керенский) сперва не соглашался, все за «народ» стоял, ну а потом все-таки, значит, уговорили его, бросил он свою жену и на кадетке женился…
Прожив со мной целую неделю, Беленький на несколько дней уехал в Петроград, а по возвращении предложил перебраться поближе к городу. Мы снова уселись в сани, держа наготове ружья и гранаты, но при этом распевая армейские песенки и не переставая шутить и смеяться. Неожиданная неприятность поджидала нас на окраине Новгорода. Беленькому дали неправильный адрес, и мы подъехали к дому, оказавшемуся штаб-квартирой местного Совета. Читать далее
Дорогой, милый, Борис Александрович! Поищите, поспрашивайте — купца, домовладельца — сами подумайте, поразмышляйте: душа моя полна глубокого отчаяния, и с 4-мя детьми (2-я дочь, Вера, ушла в монастырь и счастлива) я замерзаю, в холоде и голоде. Неужели ни один человек в России не захочет и не сможет меня спасти?
Что делать: научите, спасите, осветите пути жизни. Воображение мое полно мыслей, я могу, и многое могу: но я — ничего не умею. Однако способен чистить сапоги, ставить самовары, даже носить воду, и вообще способен к «домашним услугам». Не говоря о «чудных вымыслах», к которым храню дар как Фет. Читать далее
На заводе Петрова все пригодное для употребления вино уничтожено. Остался только неочищенный спирт, от которого даже солдаты отворачиваются. Внимание погромщиков привлекают заспиртованные ягоды. Солдаты набирают их в фуражки и давят, получая грязную жидкость и пьют. Некоторые просто давят ягоды грязными ногами в бочках. К погребам по прежнему тянутся длинные хвосты. Охраны нет. В Семеновском полку царит нескончаемое веселье. Стрельба в районах разгромов продолжалась беспрерывно. Есть раненные и убитые.
Вечером доложили о приезде Георгия Бергера. Объявил, что Царскосельский Совет постановляет ликвидировать наш погреб, вот, мол, он, Бергер, и прилетел предупредить, чтобы мы припрятали лучшее вино. Три ночи кряду мы все, кроме великого князя, т.е. я, мисс Уайт, Жаклина, мой старший сын, приехавший из Питера, и Марианна с мужем Николашей, выносили из погреба и рассовывали по всем углам дворца тысячи бутылок.
Утром за прогулкой видели двух стрелков 1-го полка, приехавших из Царского Села, чтобы проверить правильность слухов, ходящих о нас и о здешнем отряде. Один из этих стрелков — служащий в нашем ливадийском доме. Было ясно — 21° мороза.
Из Петрограда сообщают, что бывший гофмаршал Бенкендорф получил известие непосредственно от бывшего императора, из которого видно, что все члены бывшей царской семьи здоровы, отношение к ним корректное и не было никаких инцидентов. Бывший царь жалуется только, что ему пришлось пережить тяжелое время недостатка денег.
Милая, родная моя, мысленно молитвенно всегда вместе — в любви расстояния нет. Тяжело все-таки не видеть друг друга. Сердце полно, так много хотелось бы знать, поделиться, но будем надеяться, что время придет, когда опять увидимся — все старые друзья. Ужасно мне грустно, что с твоей подругой что-то неладно было, надеюсь, что все прошло и что друзья по-прежнему. Не время судить о своих друзьях — все нервные стали. Мы далеко от всех поселились: тихо живем, читаем о всех ужасах, но не будем об этом говорить. — Вы во всем этом ужасе живете, достаточно этого. Читать далее