Так мы дожили до Рождества. Государыня и великие княжны в течение долгого времени собственноручно готовили по подарку для каждого из нас и из прислуги. Ее Величество раздала несколько шерстяных жилетов, которые сама связала: она старалась таким образом выразить трогательным вниманием свою благодарность тем, кто остался им верен.
Священник пришел служить всенощную на дом; все собрались затем в большой зале, и детям доставило большую радость преподнести предназначенные нам «сюрпризы». Мы чувствовали, что представляем из себя одну большую семью; все старались забыть переживаемые горести и заботы, чтобы иметь возможность без задних мыслей, в полном сердечном общении наслаждаться этими минутами спокойствия и духовной близости.
На следующий день, в Рождество, мы отправились в церковь. По приказанию священника дьякон провозгласил многолетие Царской Семье. Это была неосторожность, которая могла повлечь за собой меры воздействия. Солдаты потребовали, угрожая ему смертью, удаления священника. Этот случай омрачил приятное воспоминание, которое могло остаться от этого дня. Он вызвал также новые оскорбительные стеснения по отношению к нам, и наблюдение за нами сделалось еще более строгим.
Рождество. Холодно. Ясно. Конец месяца проходит в переписывании «Семеро их» и одной захватившей меня идеи: Лина Коллини бросила, что надо ей из России уезжать в Америку, — да и мне нечего сидеть в России. Эта крошечная искра, казалось, уплыла в застывшей болтовне, но на самом деле то, что казалось мне болтовней, оказалось горючим веществом и вмиг запылал пожар. Ехать в Америку! Конечно! Здесь — закисание, там — жизнь ключом, здесь — резня и дичь, там — культурная жизнь, здесь — жалкие концерты в Кисловодске, там — Нью-Йорк, Чикаго. Колебаний нет. Весной я еду.
На рождество мы с Ильичем и Марией ИльиничнойРеволюционерка, большевик поехали в Финляндию. Тов. Косюра устроила нас в какой-то финский дом отдыха. Финская специфическая белая какая-то чистота, занавески на окнах напоминали Ильичу его гельсингфорсское конспиративное житье в Финляндии в период 1907 и в 1917 гг. перед Октябрем, когда он писал там книгу «Государство и революция». Отдых как-то не выходил, Ильич даже говорил иногда вполголоса, как в прежние времена, когда приходилось скрываться, и хоть гуляли мы каждый день, но без настоящего аппетита; думал Ильич о делах и все больше писал. Читать далее
Что магометанство сделало для арабов, то большевизм может сделать для русских. И как Али был низвержен политиками, которые поддержали пророка только после его успеха, так и подлинные коммунисты могут быть низвержены теми, кто только сейчас сплачивается вокруг большевиков. Читать далее
Рождество Христово, понедельник. Был у заутрени и обедни. Нынче после обедни молебна не служили. Погода холодная. Провели первой день праздника как будто в каком-то угнетение. К городе было пусто, как в Чистой понедельник. А нынче, действительно, не до веселья, как будто какая-то гроза нависла над всеми.
Нам угрожают, что если мы будем «продолжать полемику с правительственным органом „Правда“, то...» Да, мы будем продолжать полемику с правительством, которое губит рабочий класс; мы считаем эту полемику нашим долгом, — долгом честных граждан и независимых социалистов.
Утром мы выехали из Петрограда. Народный комиссариат иностранных дел отказался зарезервировать за нами билеты, но с помощью двух бутылок бренди оказалось гораздо легче общаться с чиновниками на местах, и нам выделили комфортабельный вагон. Большинство из представителей союзников и представители британской колонии приехали на вокзал попрощаться с послом, который, как настоящий английский джентльмен, с редким мужеством, энергией и целеустремленностью сражался в этой битве до конца.
У меня был рецидив болезни, и мой доктор настаивал на моем отъезде на родину, не ожидая открытия Учредительного собрания. Поэтому я решил выехать 7 января. Линдлей, который все время с момента своего назначения советником в 1915 году оказывал мне столь ценную помощь, останется здесь заведывать делами посольства. Однако в согласии с решением, принятым Парижской конференцией, — чтобы союзные правительства, отнюдь не прощая измены России, вступили в неофициальные сношения с петроградским правительством, Локкарт, развивший столь блестящую деятельность в Москве, будет сноситься с этим правительством в качестве нашего неофициального агента.
В день Рождества я с моей двоюродной сестрой шагали по глубоким снежным сугробам, которыми в эту зиму были завалены не расчищавшиеся улицы Петрограда. Сугробы эти на Выборгской Стороне, около тюрьмы, превращались в настоящие горные цепи. Большой зал одного из тюремных корпусов был битком набит заключенным. В первом ряду, под особым надзором, сидели женщины-убийцы, насколько помнится, в наручниках; дальше ютилась уголовная мелкота, все мои Нюши и Ксюты. Читать далее
Павлу Антокольскому — поэту прекрасного Пафоса — Марина Цветаева. Москва, Рождество.
Не знаю, что дарю — ибо латыни не знаю! (на всякий случай).
Приток добровольцев из России был крайне незначительным, и не только не увеличивался, но сокращался благодаря препятствиям, которые чинили большевики. В самой Москве были устроены ловушки. Люди, переодетые офицерами, встречаясь с теми, в ком подозревали желание ехать в Добровольческую армию, завлекали к себе и потом арестовывали. По дороге ехавшие подвергались обыскам и задержанию. Только немногие, более ловкие и смелые, успевали проскочить через все препятствия. Тем важнее было организовать вербовку на местах. Читать далее
Убийственно действуют капризы электричества в эту темнейшую пору года. Сегодня электричество зажглось в 4 ч., но погасло в семь с половиной, снова зажглось в восемь с четвертью и уже совсем погасло в 10 ч. Я вижу в этом обещание гораздо более серьезных бед. Газеты не вышли, и поэтому, несмотря на темноту и адский холод в квартире, настроение довольно праздничное. Авось за эти три дня, что мы не будем их читать, назреет на свете нечто более отрадное.
Только теперь дошли до нас слухи о севастопольских убийствах… Какое счастье, что Костенька уже в Феодосии. До нас уже давно не доходят никакие сведения — ни писем, ни газет. Я все это время думаю и живу только стихами. Получили ли Вы моего «Дмитрия-императора»? И письмо, где я пишу, почему не могу приехать теперь на праздники: как невозможно прервать работу, которая наконец наладилась. Посылаю Вам новое стихотворение о Стеньке Разине. Тема ультрасовременная. Мне хотелось Святой Руси противопоставить Русь грешную и окаянную. Читать далее
Blonde femme de trente ansФр. — «тридцатилетняя блондинка».. Я угощаю всех шеколадом и пряниками. Сережа пишет этюдик и всячески угождает мне. Мы сидим дома. Вечером полеты на аэроплане. Я рассказываю Римме из нашей жизни. Сережа начал вечером с меня этюд за гаданьем — подарок мне.