Во вторник я писала дневник и не знала, что меня ожидает вечером. Начну все по порядку…
Вечером, когда дети уже улеглись спать, мы пили чай в передней, т. к. в столовой нельзя было зажигать огонь. Напившись чаю, мы с Шурой пошли раздеваться. Я стояла в Шуриной комнате и приготавливалась снять платье. Мы с Шурой разговаривали, что становится немного страшно и что каждую минуту около нашего дома может разорваться снаряд.
Я уже собиралась уйти в свою комнату, как вдруг слышим оглушающий звон, треск, шум. У меня душа в пятки ушла, но я все-таки побежала в переднюю. Там стояли перепуганные папа, мама и Аннушка. Мама мне кричала, чтобы я не бежала, но я все-таки к ним прибежала. Все мы бросились к детской. Оттуда вылетает няня бледная и кричит: «Это у нас, у нас». Мы бросились к постелям детей, но они крепко спали. Мама схватила на руки Игоря, папа Марину и все мы побежали в кухню. В кухне папа передал мне Марину, а сам ушел с мамой в те комнаты. У меня было не чувство страха, а какое-то странное чувство. Потом пришел папа и сказал, что в детской, спальне, столовой и гостиной выбиты все стекла. Это произошло от сильного сотрясения воздуха, т. к., наверное, где-нибудь вблизи упал снаряд. Приблизительно через три четверти часа нас перевели в переднюю. Дверь в гостиную была забита тюфяками. В передней стояли Маринина и Игусина постель, стол и одна большая постель. На этой постели я с Игорем спали вместе. Няня спала на полу, а папа с мамой спали рядом в кабинете. Там, слава Богу, стекла не были выбиты на улицу, а было выбито только одно внутреннее стекло, которое мама заклеила бумагой.
Среду, четверг и пятницу мы прожили только в двух комнатах. Целые дни слышались выстрелы. Мама была совсем спокойна, только ей было жалко разбитых окон. Мы спали в передней, потому что в наших комнатах было спать опасно. Теперь уже все кончено, но подробно я опишу завтра, т. к. мне писать уже надоело.
Все то же. Писать противно. Газеты — ложь сплошная. Впрочем: расстрелянная Москва покорилась большевикам. Столицы взяты вражескими — и варварскими — войсками. Бежать некуда. Родины нет.
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в Вечный Покой!
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их елками, замесили их грязью
И пошли по домам — под шумок толковать,
Что пора положить бы конец безобразью,
Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать.
Но никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги — это только ступени
В бесконечные пропасти к недоступной Весне!
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
Во времена революций самая свирепая и кровавая вещь — мечта о высшей справедливости. Поражая людей, она разжигает их, как лихорадка. Благоразумие и добро нынешнего дня — становятся преступлением.
Из Севастополя вернулись наш комиссар Вершинин и Жоржелиани и кое о чем рассказали, среди прочего о том, что Зимний дворец наполовину разрушен и разграблен, последнее в особенности касается покоев моего любимого Ники и Алики — какая подлость! Великолепный портрет НикиРоссийский император кисти Серова эти скоты вытащили из рамы и вышвырнули в окно, а когда какой-то мальчик поднял его, желая спасти, негодяи вырвали холст у него из рук и разорвали на куски. Читать далее
Уже два дня не приходят агентские телеграммы — должно быть, неважные события происходят в больших городах! В 9 час. была всенощная.
Скажите, счастливее ли стали у Вас люди в этот год, Ольга Тимофеевна? У нас — наоборот, озверели все, я ведь не о классах говорю и не о борьбе, а так вообще, по-человечески. Озверели и отчаялись. Что-то дальше будет. Ведь нас десять дней сплошь бомбардировали, а теперь измором берут, а потом, может статься, подвешивать за ноги, головой вниз, станут.
Удалось в Териоках купить у солдата «Правду», но из нее ничего не узнаешь, нужно догадываться. Одно несомненно: стрельба идет уже по всей России и победы нет ни на одной стороне. В сущности, это и есть самое страшное.
Сейчас закрыты все буржуазные и многие социалистические газеты. Им ни о чем писать нельзя. И так будет и впредь. Сила этих темных масс только в том, что они вооружены и что их много. И разрушать они могут, как разрушили, кажется, Кремль. Но и только. И как жить?
Буржуазия понимала под свободой печати свободу издания газет богатыми, захват прессы капиталистами, на деле приводивший повсюду во всех странах, не исключая и наиболее свободных, к продажности прессы.
Рабочее и крестьянское правительство под свободой печати понимает освобождение прессы из-под гнета капитала, переход в собственность государства бумажных фабрик и типографий, предоставление каждой группе граждан, достигающей известной численности (например, 10 000), равного права на пользование соответственной долей запасов бумаги и соответственным количеством типографского труда.
Читать далее
В субботу вечером группа гимназистов, человек 10, раздавала на углу Михайловской ул. и Невского пр. газеты «Искры» и «Солдатский голос». Неожиданно эту группу гимназистов окружили красногвардейцы и матросы, объявили их арестованными и повели к Петропавловской крепости. Во все время их следования гимназисты подвергались избиениям. Читать далее
Завтра, в воскресенье, в соборном храме Христа Спасителя на Божественной литургии будет совершено священным жребием избрание Святейшего Патриарха всея России. Освященный Церковный Собор о сем объявляет всем москвичам — чадам Святой Православной Церкви, призывая их вознести усердные молитвы ко Господу Богу о благословении и благоуспешном совершении великого для всей Православной России дела — избрания Святейшего Патриарха.
Умер Роден. Он был одним из моих самых моих уважаемых и старинных друзей. Я перевез его из Лондона в Париж всего за восемь дней до начала войны. «До свидания, и до встречи в среду у графини», — были его последние слова на Северном вокзале. Я знал уже тогда, что я его больше не увижу, потому что мы прочли в газетах австрийский ультиматум. На корабле он спал в кресле на палубе. Пассажиры, которые его узнавали, смотрели на него с благоговением. Когда мы вышли из Дувра, мы стояли, облокотившись на перила, и я спросил, не голоден ли он? Он ответил: «Нет, на природе я не бываю голоден, природа меня питает».
Все, что выдумано сознательно, не носит признаков огня. Все, что сотворено в бессознании и формируется бессознательно, сопровождается выделением этой энергии, которая, главным образом, и заражает.
Кто сознательно дает пищу бессознанию и бессознательно выявляет результат работы бессознания — тот талант!
Кто бессознательно воспринимает пищу бессознанию и бессознательно выявляет — тот гений.
С субботы до пятницы, т.е. целую неделю мы, т.е. наш дом, был отрезан от мира, потому что почти невозможно было выходить. Наш тихий арбатский район оказался неожиданно одним из центров военных действий. Читать далее
После пятидневного кровавого боя враги народа, поднявши вооруженную руку против революции, разбиты наголову. Они сдались и обезоружены. Ценою крови мужественных борцов — солдат и рабочих — была достигнута победа. В Москве отныне утверждается народная власть — власть Советов рабочих и солдатских депутатов. Читать далее