Крайние левые партии использовали эту конъюнктуру, ведь никогда подобной нельзя было ожидать в будущем. В народную массу, которая под названием армии была собрана на фронтах, были пущены в виде прапорщиков, санитаров и прочее ловкие агитаторы, которые легко использовали утомление четырехлетней войною. В Думе, в интеллигентном обществе сидели их неразумные и недобросовестные союзники — кадеты и кадетствующие, которым, наконец, открылось поле широкой деятельности — шатание государственной власти вовсю под предлогом свержения ненавистного Штюрмера и его бессильного правительства. Дрогнули и октябристы, и националисты, и даже правые. В Государственной думе выскочил Милюков, который в своей чрезвычайно резкой речи задел прямо императрицу.
Эта речь основана была на разных газетных сообщениях, и фактический ее фундамент был крайне слаб, но впечатление было громадное. Помещение ее в газетах было воспрещено, но зато с тем большим рвением распространялась она в списках. Гектографированные оттиски продавались, говорят, на улицах чуть ли не по рублю. За нее привлекли Милюкова к судебному следствию. Совет министров был в чрезвычайном волнении. Дважды собирались мы по вечерам и раз утром у Штюрмера на квартире в Министерстве иностранных дел. Шла речь о том, произвести ли роспуск Государственной думы или нет. Великий государственный муж был болен подагрой и сидел в кресле, протянув ногу. Мыслей своих он не выявлял. Выяснились два мнения: Протопопов был за роспуск, Барк, по‑видимому, тоже. Он высказывался даже за то, чтобы на всякий случай стянуть в Петроград гвардейскую кавалерию для подавления возможного возмущения. Против роспуска были Макаров, Григорович, граф Игнатьев, я, может быть, еще другие. В результате одного из вечерних заседаний мне и Игнатьеву было поручено объездить некоторых более видных и лично известных нам членов Думы и убеждать их быть несколько спокойнее, как будто от себя лично, а не от имени Совета министров. Я ездил к двоим: к Постникову в Лесной и к Шингареву. Я старался всемерно представить им, какие ужасные последствия может вызвать революционный взрыв в такую минуту. Оба в конце долгих разговоров обещали воздействовать в целях успокоения. Не помню, с кем беседовал граф Игнатьев, но результаты были, кажется, аналогичные. В конце концов было решено, что в Думе выступят И.К. Григорович и Шуваев, как представители армии и флота, и внесут необходимое успокоение и бодрое чувство. Задача эта была выполнена ими с большим успехом: речи их были сопровождаемы овациями. Думу решили пока не распускать.
Одно-два прилежных, умеренно талантливых поколения — и Россия могла бы выравняться «почти с Германией» по части книжного, научного творчества. Мысли эти часто в ночах я думал, все тоскуя: «Отчего русские так ленивы?» Ссылка на «талантливость нашей нации» («все таланты — ленивы», обычный афоризм) — мало меня убаюкивала. «Ах, поменьше бы лукавого таланта, а побольше бы вы работали», — вот постоянная мысль. У меня вкрадывалась другая воровская мысль: «Да талант непременно будет нудить в работе», «талант — это не покладая рук жизни».
Имена РаспутинаДруг императорской семьи, Штюрмера и ПротопоповаМинистр внутренних дел, националист-консерватор своей одиозностью так захватили внимание всех, что замечавшие общую разруху не пытались отыскать более глубокие причины ее.
Дорогой Сережа, поручения твои я исполнил:
1) Видел Бакста и сказал, чтобы он торопился. Он только смеется.
2) Эрику СатиКомпозитор сказано. КоктоПисатель, поэт, драматург за него ищет.
3) Равеля видел на репетиции концертов Колонна, где игрались его «Испанская рапсодия» и «Святой Себастьян». ДебюссиКомпозитор присутствовал. Он гораздо лучше себя чувствует. Страшно подумать. Есть два номера удивительных в «Св. Себастьяне», другие скучны и незначительны. Твой И. Стравинский.
Моя любимая, бесценная женушка!
Все эти дни думал о старике Штюрмере. Он, как ты верно заметила, является красным флагом не только для Думы, но и для всей страны, увы!
Об этом я слышу со всех сторон, никто ему не верит, и все сердятся, что мы за него стоим. Гораздо хуже, чем с Горемыкиным в прошлом году. Штюрмер уже завтра сюда приезжает, и я дам ему теперь отпуск. Насчет будущего посмотрим, мы поговорим об этом, когда ты сюда приедешь. Будет чудно, если ты приедешь 26-го. Какое смешное письмо БэбиНаследник российского престола тебе написал! Он совсем здоров и, Бог даст, завтра встанет.
ШагалХудожник, поэт покорил нас, и даже его «нелепица», его зеленые и красные летающие и изогнутые люди, кажутся давно знакомыми и художественно оправданными. Впрочем, может быть, осторожнее будет сказать, что уж слишком соблазнительна в Шагале печать подлинного дарования и, главное, очень тонкой, почти изысканной культуры рисунка и краски, чтобы наперед не простить ему его «чудачества» и полюбить его таким, каков он есть, как это делаем мы с каждым художником Божьей Милостью.
Душка моя, родная, милая, дорогая Мама. Тепло. Завтра встану. Жалование! Умоляю!!!!!! Нечего жрррааать!!! Скоро буду продавать платье, книги и, наконец, умру от голода. Все Тебя целуют в руку!!! Целую много раз и давлю.
С Мамой к «ЗнамениюЦарскосельская икона «Знамение» Богоматери стоит в правой части небольшой придворной Царскосельской Знаменской церкви.» и в лазарет — к всеобщей радости прибыл Касьянов. Лежит на старом месте с прострелянным правым боком пулей. Похудел, голова выбрита, но мил. Делала что всегда. Носила есть, лекарства, писала и т. д.
Умер император Австрии Франц-Иосиф.
Бог не забыл Россию. Твердо порадуйся, что Господь отобрал у них вождя. Это будет башня Вавилонская. Узники пущай во славе. Не убоимся наветов. Бог с нами.
Император был очень религиозен и также был настоящим рыцарем — «риттерлих». Он считался чистосердечным человеком. Его предполагаемые любовные романы не привлекали серьезного внимания. Как правитель одной из самых многоязыких империй, он должен был, естественно, знать много языков. Он действительно был хорошим лингвистом, но он говорил моему другу, что очень сожалеет, что не знает английского. Он также верил, что был рожден под несчастливой звездой. Похоже, это было верное убеждение. Его правление завершается для Австрии кровью и слезами.
Хотя его апостолическое величество, император Австрии, король Венгрии прожил — для наших дней это Мафусаилов век — больше 87 лет на белом свете, однако смерть его удивила всех своей «неожиданностью». Почему-то казалось, что Франц-Иосиф никогда не умрет — столько раз его уже хоронили — и что он владеет тайною жизненного эликсира. Читать далее