Крапива спасет Европу
Под революционный шумок-то мы и не заметили, как нас обработали на Кавказском фронте турки: Огнут и Муш нами оставлены «по стратегическим соображениям».
Мужчина, кончающий с собой из-за любви, — патетичен, женщина — как-то жалка. Кармен можно убить и Кармен может убить, но Кармен никогда не убьет — себя. Ей это даже в голову не придет. А Казанова, любивший 1001 раз, наверное, 100 раз из них думал о смерти.
Женщина — жизнь: жизнедательница, недра.
Читать далее
Ты прости, что я беспокою, но не знаю, как дальше жить будем. Пожили бы немного вместе. Может быть, впрочем, это слабость; но, если эта война будет еще продолжаться, я им сумею отомстить. Я знаю, в сущности, что зову тебя в ужасную жизнь, но не могу не звать, потому что только за тебя хватаюсь. Ты мне нужна как воздух, без тебя нечем дышать.
Кронштадтцы держат круглые сутки свои патрули на Садовой, осматривают всех, выходящих из Комендантского управления.
Меня пугает непостоянство этих русских душ, особенно в этот исторический момент. Я думаю, что их исключительный психологический интеллект и их критичная ирония сделали их характеры такими нестойкими. Они наслаждаются странными, сложными, запутанными ситуациями, такими, в которых есть риск и романтика, где они могут наслаждаться превосходством своего духа над другими людьми, которых они дурачат и дергают за ниточки, как кукловоды. Читать далее
Я, как и при образовании Временного правительства, так и теперь, считаю необходимым включить в состав Временного правительства представителей демократии, социалистических течений её…
Я не верю, что Россия достаточно созрела, чтобы экономически организоваться в соответствии с интернационалистским социалистическим идеалом. Однако, полагаю, что политически она способна уже теперь реализовать некоторые его формы, и я предлагаю систему разделенной власти, как во Флоренции XIV-XV вв., где в противовес автократическим корпорациям и мастерам народ имел свою организацию и своего предводителя. С одной стороны — Дума и буржуазное правительство. С другой — Комитет рабочих и солдат, образующие настоящий народный Парламент. Между ними с необходимостью установилось бы равновесие и некий modus vivendi«Временное соглашение»..
В настоящее время опять наступило полное спокойствие, и демонстрации запрещены на несколько дней. Разумеется, Милюковлидер партии кадетов очень гордится тем, что он называет большой победой правительства; однако, хотя правительство, несомненно, можно поздравить с успешным исходом столкновения с Советом, но последний продолжает действовать так, как если бы он был господином положения. Читать далее
Нота есть не мое личное мнение, а мнение всего Временного правительства. Вопрос о внешней политике сводится к вопросу о готовности, к выполнению наших обязательств к союзникам. Мы связаны с союзниками… Нас вообще расценивают как силу, годную или негодную для определенных целей. Стоит показаться слабым, — и отношения ухудшатся… Читать далее
Жизнь человека одного —
Дороже и прекрасней мира.
Биеньем сердца моего
Дрожит воскреснувшая лира.
Читать далее
Анархия распространяется по всей России и надолго парализует ее. Ссора между Временным правительством и Советом уже самой своей продолжительностью создает их обоюдное бессилие. Отвращение к войне, отказ от всех национальных стремлений, исключительное внимание к внутренним вопросам все яснее обозначаются в общественном мнении. Такие города, как Москва, которые вчера еще были центром патриотизма, заражены. Революционная демократия оказывается неспособной восстановить порядок в стране и организовать ее для борьбы. Читать далее
Набор добровольцев для службы на французском фронте активно продолжается в штаб-квартире «Дивизии Рузвельта» на Пятой авеню в Нью-Йорке. Накануне туда лично пришли около 200 мужчин, 90 процентов из которых закончили колледж. Еще полторы тысячи записались в армию по почте или с помощью телеграфа.
Отчаянно плохая погода, холод, дождь, ветер.
Что же касается ГанзиЗоя Корбул — курсистка, безответная любовь Катаева., то в наших отношениях ничего не изменилось, хоть она уже была в полном расцвете своей молодости и красоты, курсистка, невеста, а я, хотя и пехотный офицер, прапорщик Керенского, между нами стояла, как и в юности, странная, прозрачная стена моей молчаливой робости и ее милого равнодушия.