Сегодня состоялось в Круглом зале правления заседание совета. Много растерянных лиц. Кожевников высказывает великие опасения насчет социал-демократической республики. Зыков испуганно говорит насчет ужасного поведения рабочих и солдатских депутатов. Ректор открывает заседание речью о падении русской абсолютной монархии, о ее великих заслугах и великих грехах, о незначительности большинства русских монархов и кончает пожеланием, чтобы в предстоящие трудные дни опасной войны и политического переустройства не было расточено народное достояние; будущий порядок ректор представляет себе либо как конституционную и парламентарную монархию, либо как демократическую республику.
Затем он оглашает свой проект приветствия князю Львову и Мануилову. Я прошу слова по поводу приветствия Мануилову (который немедленно ответил благодарностью факультету и совету за их ходатайство о восстановлении его, Меизбира и Минакова в профессорских правах и назвал Московский университетбесконечно дорогим ему) и напоминаю, что прямым следствием удаления Мануилова в 1911 году был выход в отставку многих преподавателей, и что теперь настал момент, когда можно и должно говорить о примирении. Я спрашиваю, как удобнее поступить, включить ли пожелание совета о возвращении ушедших преподавателей в телеграмму Мануилову (я говорю это только для того, чтобы сохранить формальную связь с телеграммой Мануйлову), или же выделить пожелание в качестве самостоятельного советского постановления. Завязываются прения и, по моему мнению, правильно решают отделить «горячее пожелание» от телеграммы. Голосуют формулу «горячего пожелания», и ни один человек не осмелился голосовать против нее. Ректор заявляет, что он сообщит об этом пожелании факультетам, которые и обсудят его. Довольно много говорят — и я не дослушиваю до конца — о соблюдении существующих законоположений. Но в теперешние смутные дни это чисто академические разговоры; университет снова захвачен учащеюся молодежью под митинги и никто не слушается профессоров; просто нужно ждать, чтобы эта горячечная волна спала. Гулевич боится, как бы митинговая толпа не учинила взрыва в его лаборатории по неумению обращаться с газом.
А общее положение все-таки очень тревожно.
Появился новый глагол «митинговать», то есть присутствовать на митингах.
Революция всколыхнула меня всей силой, овладевающей личностью, отдельным человеком, его существом, перехлестывая через границы воображения и врываясь в интимнейший мир образов, которые сами становятся частью революции…
Инженер Денисов обратился к председателю Гос. Думы РодзянкоПредседатель IV Государственной думы с извещением о том, что он, Денисов, жертвует на нужды момента в память освобождения России от старого режима 1 млн руб. Деньги предоставлены всецело в распоряжение Родзянко.
Знаменательный для Ясной Поляны день. Пришли с Косой Горы рабочие чугунолитейного завода с красными флагами и значками поклониться дому и вдове Толстого. Ходили с портретом Льва Ник. на могилу, по глубокому снегу и в очень резкий ветер. Мои две Татьяны тоже ходили. Рабочие пели, говорили речи, все о свободе. Я в ответ тоже сказала речь краткую о заветах Л. Н. На могиле пели «Вечную память» и делали фотографические снимки.
Кран из сизого бархата в сердце мне вставили
И точат нежность как из кишки
в шуршащий женщиной кредиток
свиток
А-чхи! Читать далее
ДягилевАнтрепренер, организатор «Русских сезонов», редактор журнала «Мир искусства» уехал в Рим, где должен был начаться сезон «Русских балетов», и просил меня приехать к нему продирижировать «Жар-птицей» и «Фейерверком», для которого он заказал итальянскому футуристу Балла особый род иллюстративной декорации со световыми эффектами. Я приехал в Рим. Читать далее
ДягилевАнтрепренер, организатор «Русских сезонов», редактор журнала «Мир искусства» есть должник. Дягилев мне должен деньги. Дягилев думает, что он мне все выплатил. Дягилев проиграл процесс в Буэнос-Айресе. Я выиграл процесс в 50 000 франков. Дягилев еще мне должен около 20 000 франков. Я не хочу 50 000 франков, но я хочу мои деньги заработанные, которые Дягилев мне еще должен от процесса, который выиграл мой английский адвокат Луис. Его зовут по-английски сэр Луис. Я не люблю сэров, а поэтому они не умеют срать. Я сру по-человечески, а не деньгами.
Один критик газеты до того нареволюционился, что даже предложил взорвать памятник Александру III. Раньше вешал собак на молодое новое искусство в своей газете.
Узнал от БенуаХудожник, что на собрании у ГорькогоПисатель, издатель вчера вечером было отвратительно. Отвратительный Гидони трещал как пулемет пустые фразы, РерихХудожник, сценограф, общественный деятель председательствовал. В конце концов выбрали комиссию, чтобы ехать в Думу: БенуаХудожник, Шаляпиноперный певец, Горький. Рерих; Петров-Водкин Художник, теоретик искусстваи ДобужинскийХудожник, книжный иллюстратор, сценограф сами примазались.
Итак, во исполнение намеченного вчера у ГорькогоПисатель, издатель плана несколько депутатов отправились сегодня, снабженные выработанными (крайне бестолково выработанными) директивами, в Государственную думу, дабы войти — от имени художественного мира — с пожеланиями организационного порядка, направленными главным образом на образование известной системы по охране наших художественных сокровищ. Закусив и выпив чаю, мы отправились в Думу. Читать далее
В некоторых домах организуется домовая охрана и от каждого дома выбираются уполномоченные по продовольствию. К 5-ти часам у нас во дворе было назначено собрание. Первое собрание самодеятельных граждан Российского государства, на котором я присутствовал. Сперва все жались. Чувствовали себя не совсем ловко и привычно. Выбрали председателем одного из квартирантов — рабочего Розе (по-видимому, эстонца). Он сказал подобающую речь.
Как все непривычно еще это…
Запасы провизии во дворце и казачьих казармах постепенно подходили к концу. Воду отключили еще в начале революции, и теперь ее можно было достать, лишь разбив лед на пруду.