Собаки играют такую большую роль в полярных путешествиях, что все полярные исследователи уделяют им немало места в своих воспоминаниях.
«Это великолепные, сильные, выносливые животные, — говорит Пири в своей книге “Северный полюс”. — Возможно, конечно, что бывают более красивые собаки, хотя я сомневаюсь в этом. И возможно, что другие собаки способны работать так же хорошо и делать делать такие же большие переходы, если они получают полное пищевое довольствие. Но ни одна собака в мире не способна работать так долго при самой низкой температуре, не получая почти никакой пищи. Их характерными внешними особенностями являются: острая морда, широко расставленные глаза, заостренные уши, густая шерсть, сильные мускулистые ноги и пушистый хвост, похожий на лисий.
Существует только одна порода эскимосских собак, но они разной масти: черные, белые, серые, желтые, каштановые и пестрые. Некоторые ученые думают, что они прямые потомки полярного волка. Однако в большинстве случаев они так же привязчивы и так же слушаются хозяина, как наши домашние собаки. Едят они мясо, и только мясо. Я знаю, что ничем другим они не могут питаться, потому что делал опыты. Вместо воды они глотают снег».
Эти замечания Пири не совсем согласуются с опытом других полярных путешественников, например, в вопросе о пище. Другие путешественники, которым приходилось иметь дело с такими же гренландскими собаками, каких Пири взял с собой, свидетельствуют, что они едят буквально все, когда голодны.
Миккельсен говорит, что им, по-видимому, доставляет удовольствие грызть самые невероятные вещи. Один раз он и Иверсен ушли на исследование, оставив собак у палатки привязанными, и отсутствовали двадцать два часа, а когда они вернулись, то нашли полный беспорядок. Некоторые собаки сорвались с привязи, проникли в ящики, съели большую часть пеммикана и завладели палаткой.
По наблюдениям Стефансона, пищевые предубеждения собак весьма подобны пищевым предубеждениям людей. Когда собаки очень голодны, они будут есть все, что могут достать, но только сильный голод может их заставить попробовать непривычную пищу.
Собака белых, взятая в Арктику, станет не морщась, есть тюленье мясо или какое-нибудь другое полярное мясо. Но индейская собака, вскормленная на мясе карибу (канадского северного оленя), будет голодать целую неделю, прежде чем согласится проглотить первый кусок тюленины.
Во время своего последнего путешествия Стефансон имел с собой как континентальных, так и эскимосских собак. Те и другие должны были при этом научиться есть кое-что, чего они раньше не пробовали. И когда он дошел до одного места, где не было почти никакой дичи, кроме голубей, собаки только после долгого поста примирились с новой пищей.
Некоторые путешественники уверяли, что собаки никогда не едят собачье мясо. Действительно, на этот счет есть даже пословица, однако, не приложимая к эскимосским собакам. Стефансон нашел, что собака, вскормленная на тюленьем мясе, относится к собачьему мясо ничуть не с большим предубеждением, чем к оленьему или к другой непривычной пище. Отвращение к каннибализму не играет здесь, по-видимому, никакой роли. Однако бывают исключения. Об одном из них повествует Миккельсен.
Собаки Амундсена во время его экспедиции к Южному полюсу начали понемногу даже предпочитать собачатину пеммикану, и это имело весьма благоприятное действие на их здоровье. Амундсен считает эскимосских собак каннибалами по природе — и с полным основанием, судя по примерам, которые он приводит.
Во время зимовки в Фрамхейме, главной стоянке Амундсена, одна из собак, Эльза, ощенилась восемью щенятами. Шестеро из них были женского пола, и их судьба была сразу решена. Их убили и скормили старшим родичам, которые скушали их с явным удовольствием. И, очевидно, щенята пришлись собакам по вкусу, потому что на другой день и остальные два щенка исчезли. На основании личного опыта Амундсен говорит, что если несколько собак должны ощениться, и их оставляют в одном месте, они поедают друг у друга потомство. Бывало, что трехмесячные щенята вдруг исчезали таинственным образом, допускавшим только одно объяснение.
Из всех полярных путешественников один Стефансон принципиально возмущается мыслью есть собачье мясо. Никакого предубеждения против собачьего мяса как такового у него нет, признавался он. Оно, должно быть, похоже по вкусу на волчье мясо, а последнее он предпочитает, например, мясу карибу.
В то же время, Амундсен — один из самых гуманных людей в мире. «Единственным темным воспоминанием о моем пребывании в Антарктике является то, что так переутомляли этих прекрасных животных, — пишет он. — Я требовал от них больше, чем они могли делать, и моим единственным утешением является только сознание, что я и себя не жалел. Я от природы люблю животных и по возможности стараюсь не причинять им зла. Во мне нет ни следа охотничьего инстинкта, кроме крыс и мух, я никогда не убью ни одного животного, если это не необходимо для поддержания жизни. Думаю, что могу сказать, что при нормальных условиях я любил моих собак, и чувство это было, без сомнения, взаимным».
Но «Мясная лавка», как они называли свой склад провианта, имела огромное значение для благополучного исхода экспедиции. «После того как мы убили двадцать четыре собаки, двадцать четыре из наших верных товарищей, многие среди нас сначала и слышать не хотели о том, чтобы участвовать в пиршестве, которое должно было состояться по возвращении с полюса, — сообщает Амундсен. — Но по мере того как время шло и наш аппетит усиливался, этот взгляд подвергался изменению, и в продолжении двух последних дней перед тем, как мы достигли “Мясной лавки”, все мы думали, мечтали и говорили только о собачьих битках, собачьем жарком и тому подобном».
Мясо оказалось отличным. Один биток за другим исчезали с молниеносной быстротой. «Должен признаться, — говорит Амундсен, — что они ничего не потеряли бы, если бы были немного нежнее. Но нельзя же требовать слишком много от собачины. Во время первой трапезы я сам съел пять битков и тщетно заглядывал в горшок, нет ли еще».
Но никаких угрызений совести Миккельсен не чувствует при мысли есть собак. Наоборот, он и Иверсен с надеждой ждали этой возможности, предвкушая хоть одну сытную трапезу. «Возможно, что жирная собака — недурное блюдо», — говорит Миккельсен. Своих собак он убивал только тогда, когда они бывали изнурены до крайности, а при таких условиях мясо имеет скверный вкус. И дурной вкус во рту — единственный результат такой пищи, потому что она совсем не сытна и не утоляет голода. Печень собаки действует, по видимому, как сильное снотворное средство. Таково было, по крайней мере, ее действие на Миккельсена, когда он поел немного собачьей печени; после долгого крепкого сна без сновидений ему приснились огромные количества всякого съестного: горячии ростбифы, от которых шел пар, груды бутербродов, овощей и салатов… Сон очень приятный, если бы только все эти заманчивые вещи не ускользали все время от тянущейся к ним руки.
Амундсен изучал собак не только с практической точки зрения (максимальное количество груза, которое они могут тащить, и минимальное количество пищи, которым они могут обходиться), но и с психологической, если можно так выразиться. Он не сомневается, что, по крайней мере, эскимосские собаки, если не другие, обладают способностью сообщаться друг с другом.
В Арктике, если собака заблудится или убежит где-нибудь вблизи материка, она может при удаче прокормиться собственными силами и в конце концов может присоединиться к своим близким родичам, волкам, в тайге. Но пропавшим собакам Амундсена вряд ли удалось образовать новое племя в Антарктике. Они, наверное, давно уже отправились к праотцам.
Три из лучших собак Амундсена дезертировали на 83 градусе (приблизительно в 500 милях от полюса) во время пути к полюсу. По всей вероятности, они убежали назад, чтобы разыскать одну товарку, которая была убита у последнего склада и оставлена там как провиант для обратного пути.
Пропажа этих собак была весьма неприятна не только из-за самих собак, но и потому, что можно было опасаться, что они разграбят склады. К счастью, грабеж ограничился одним ящиком пеммикана, который им удалось взломать, да тушами двух — в складе на 83 градусе. Беглянок больше не видели. По всей вероятности, они бродили по ледяным пустыням, пока не попали в трещину или не пали от истощения. Но возможно также, что они попросту перегрызли друг другу горло. Ведь, как Амундсен говорит, эскимосские собаки любят друг друга больше мертвыми, чем живыми.
Эту довольно кровавую, но небезинтересную тему мы закончим веселым анекдотом из коллекции Марстона. Дело касается четырех щенков, которые появились на свет в главной зимней стоянке Шекльтона и были воспитаны Джойсом. Когда Джойс и Марстон вместе с другими отправились устроить депо, щенята непременно пожелали сопровождать их. В них вовсе не нуждались, но, несмотря на самые красноречивые указания на этот счет, они продолжали бежать за нартой ровно на таком расстоянии, чтобы пятнадцатифутовый бичь не мог до них достать. Когда партия достигла старой «хижины Скотта», оставленной там в 1901 году, щенят заперли в ней ради их же безопасности. Там был достаточный запас собачьих сухарей и достаточно снега для питья.
Путешествие продолжалось дольше, чем предполагали, и только через месяц люди вернулись к хижине Скотта. Когда они открыли дверь, вместо четырех белоснежных щенят, которых они оставили, выскочили четыре большие черные, как уголь, собаки, с горящими глазами и сверкающими зубами.
Четыре недели они ничего не делали, только ели и спали. Ложем им служила куча угольной золы, а отсутствие движения сделало их необыкновенно толстыми.
Дурная привычка, в которую эскимосская собака впала с течением лет, это ее склонность устраивать концерты воя. Нужно заметить, кстати, что эскимосская собака воет как волк, а не лает; лай является свойством только домашней собаки. «Зачем они воют — для времяпрепровождения ли, как выражение удовольствия или наоборот — этого мы не могли решить», — говорит Амундсен.
«Они начинали внезапно и без предупреждения. Бывало, вся свора лежит совсем спокойно и тихо, и вдруг одна из собак издает протяжный, душераздирающий вой. Если не вмешаться, то скоро вся свора присоединяется, и этот адский концерт продолжается добрых две-три минуты. Единственным забавным моментом было окончание концерта. Все собаки умолкали разом, словно по команде, как хорошо выдрессированный хор по знаку палочки дирижера. Не бывало случая,чтобы хоть одна отстала от других и не замолкала одновременно со всеми».
Что же заставляет их смолкнуть разом? Амундсен думает, что они подают друг другу какой-нибудь секретный знак на своем собачьем языке, и трудно не прийти к такому выводу. Эти серенады вытья происходят, по видимому, всюду, где соберутся вместе несколько эскимосских собак. Не встречалось человека, которому эта музыка доставляла бы удовольствие, кроме Миккельсена, пожалуй, который говорил, что охотно мирился с этими концертами, так как они являлись знаком того, что собаки здоровы.
Все полярные исследователи свидетельствуют о храбрости и выносливости этих собак. Они способны на огромное напряжение, лучшие из них работают буквально до тех пор, пока не свалятся.
Из дождя, посеянного богом,
Выросли весенние цветы.
Снова пахнет пылью по дорогам
И весь день от пчел гудят кусты.
Читать далее
После чая я с ДжонсономНиколай Джонсон — личный секретарь великого князя. отправился на извозчике к Куракинским воротам, оттуда пошли пешком на Ферму, где заказали масло и сливки для Пасхи. Затем возвратились домой через Черные ворота и Приорат.
В кондитерских существует такой порядок: поступающим туда на службу позволяется есть сладкое вволю; они объедаются и по большей части делаются к нему равнодушны. Я опасаюсь, как бы того же не случилось и с нашей свободой. Объедятся и потеряют к ней вкус.
Русский народ очень религиозен, но его религия есть религия символов и церемоний, и в политической жизни он также ищет церемоний. Во главе государства он должен иметь некоторого рода воображаемого владыку, на которого он мог бы смотреть с почтением, как на олицетворение своих национальных идеалов.
Наконец, кто то из правоведов начинает петь модную тогда песенку: «По улицам ходила большая крокодила...Популярная песня со множеством вариантов слов на музыку марша Льва Чернецкого «Дни нашей жизни». Стихи неизвестного автора. По улицам ходила Большая крокодила. Она, она голодная была. Во рту она держала Кусочек одеяла. И думала она, что это ветчина. Увидела торговку — И хвать у ней морковку. Она, она голодная была. Увидела япошку — И хвать его за ножку. Она, она голодная была. Увидела француза — И хвать его за пузо. Она, она голодная была.». Все подхватывают эту песенку.
Они поют ее пять или шесть раз и при этом смеются. Один из правоведов берет в зубы какой-то шарф, когда песенка доходит до слов: «В зубах она держала кусочек одеяла...».
Все странно смеются.
Почти все рестораны очутились без хлеба. Посетителям обед предлагается только со свои хлебом. Рестораторы предполагают ввести такой порядок. Читать далее
Я рискнула поехать совершенно одна в Таврический Дворец хлопотать об освобождении моего дома от захватчиков. Нашелся среди разношерстной толпы тот, кого я искала, это был довольно приличный человек, как говорили — меньшевик. Не то Белявин, не то БеляевскийП. Н. Беляевский — эсер.. Выслушав меня, он немедленно поехал со мною в мой дом, чтобы выяснить положение и постараться мне помочь. Читать далее
На плечи русского народа легла великая тяжесть: история велела ему сразу выполнить две непосильные задачи — вести войну, сомкнутым строем отстаивая родину и революцию и создать новую жизнь, перестроить все здание государства Российского заново.
На революцию! Товарищи!
Петроградские деятели искусств — художники, поэты, писатели, актеры и музыканты — образовали общество «На революцию» с целью помочь революционным партиям и организациям в проповеди революционных идей путем искусства. Товарищи, — если вы хотите, чтобы ваши манифестации, плакаты и знамена были заметней, — дайте вам помочь художникам. Читать далее
Существуют два типа красоты: благородная, невызывающая — и совсем другая, обладающая неотразимой влекущей силой. Между этими двумя типами существует коренное различие, они взаимно исключают друг друга и предопределяют с самого начала будущее.
Граждане!
Временное правительство, обсудив военное положение русского государства, во имя долга перед страной решило прямо и открыто сказать народу всю правду. Читать далее
История сильнее личной воли: «благоразумные» и умеренные кадеты и октябристы оказались вынужденными сегодняшним «Актом о войне» примкнуть чуть ли не к утопистам «интернационализма»! Подумать только — граждане министры Милюковлидер партии кадетов и ГучковЛиберал-консерватор, оппозиционер, член IV Государственной думы, с 15 марта 1917 года - военный и морской министр стоят за полную свободу Польши, отказываются от «войны до победного конца», готовы провозглашать urbi et orbiЛат. — «К городу (Риму) и к миру» — название торжественного папского благословения. былые «бредни»: мир без аннексий и контрибуций!
Трещина же в нашем первом революционном кабинете стала совершившимся фактом, на который следует обратить внимание. Читать далее