5 мая 1917. Нива

Новый пост

ENGLISH

Свободная
история

ВКонтакте

Фейсбук

Твиттер

ОК

Viber

Скопировать ссылку

5 Поделиться

5 мая

В этот день:

Совет признает ноту Временного правительства

Мережковский посвящает историю декабристов Керенскому

Эйнштейн выводит космологическую постоянную

Премьера новой сонаты Дебюсси

Без вымысла

Проект 1917 — это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками. Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы.
Проект начинается 14 ноября 1916 и заканчивается 18 января 1918.

Нива

ПЕРВЕНЦЫ СВОБОДЫ

Посвящается продолжателю дела декабристов — Керенскому

Победная Русская Революция — дело всего народа, всей России. Присоединение армии к восставшим рабочим было столь молниеносно, что и присоединением его нельзя назвать: встали все вместе и все вместе победили. Создалась исторически новая, никогда ранее не бывшая страна — Свободная Россия.

Но не надо думать, что революция началась в наши февральские дни и кончилась в мартовские! Она не кончилась, — много, много еще впереди! — а началась, эта самая, не теперь, началась почти сто лет тому назад, в 1825 году.

Колыбель ее — русская армия. Офицеры всех лучших полков — вот «первенцы свободы», зачинатели и первые жертвы великой революции, первую победу которой видели наши февральские дни. Создатели и участники русской борьбы за свободу, офицеры и солдаты полков 14-го декабря, — вы участники и первой победы; вам, пролившим свою кровь за правое дело сто лет тому назад, первая память, первый поклон до земли.

Россия знавала смутные времена, перевороты, потрясения. Но именно русские офицеры, создавшие восстание 14-го декабря (и прозванные декабристами), были начинателями революции в России, были первыми русскими революционерами. Вот что говорит Герцен:

«Влияние событий 14-го декабря было огромно. Пушки на Исаакиевской площади разбудили целые поколения. До тех пор не верили в возможность политического восстания, целью которого было бы нападение с оружием в руках на чудовище императорского царизма на улицах самого Петербурга.

Ни для кого, конечно, не были тайной убийства во дворце какого-нибудь Петра III или Павла с целью заместить их другими, подобными им деспотами. Но между этого рода убийствами в застенке и громким протестом против деспотизма на улице, и притом запечатленным кровью и страданием героев, нет ничего общего. Впрочем, они и не сильно рассчитывали на успех; но зато они понимали все великое значение этого протеста. 13-го декабря совсем еще молодой человек, поэт Одоевский, обнимая своих друзей говорил с энтузиазмом: «Мы идем на смерть… но на какую славную смерть!».

Когда Рылеев (один из повешенных Николаем I) был приведен в суд, он заявил: «Я мог все остановить, но я, наоборот, лишь побуждал действовать. Я — главный виновник событий 14-го декабря. Если кто-нибудь заслуживает смерть за этот день, то, конечно, я». Этот геройский ответ третируется в донесении как простое признание в виновности».

Чтобы понять, откуда и как зародилась наша революция, почему первыми ревоюционерами были офицеры русской армии и какие надежды могли они иметь на успех, надо вспомнить тогдашнее время, все тогдашние русские условия. Вспомнить и представить Россию, какой она была сто лет тому назад.

В общих чертах, если мы только сохраним историческую перспективу, русские условия начала прошлого века очень походили на недавние условия нашей жизни. То же самодержавие, самовластие, произвол, гнет, и тьма, и глухое недовольство. Но при этом еще народ безмолствовал в крепостном рабстве, а солдатская служба была тем же, если не худшим рабством. Она длилась 25 лет с тяжестью неописуемой, с такими жестокими «законными» телесными наказаниями, что мы теперь не понимаем, как люди их выдерживали. Конечно, после 2000 палочных ударов (были и такие приговоры) никто не оставался в живых; последние 500 ударов наносили уже мертвому телу, но все-таки наносили: сократить число ударов было нельзя — «нарушалась дисциплина». Особенной жестокостью и непреклонносью отличались начальники и командиры из немцев, а их-то особенно жаловал Александр I. После совместного похода с германцами на Париж Александр, пленившись выправкой и машинной стройностью немецких войск, задумал и свои полки довести до такой же гимнастической стройности, даже перещеголять, если можно, немцев. Поэтому он весьма дорожил генералами и командирами с германской выучкой, нисколько не мешая их смертоубийственным приемам. В 1820 году произошла странная история в одном из гвардейских полков с наилучшим солдатским составом, в Семеновском. Эту историю нельзя назвать бунтом — какой же бунт, если весь полк без единого акта насилия и громкого слова заявляет свой протест и затем в полном составе, в стройном порядке сам направляется в Петропавловскую крепость? Но протест был заявлен, ибо командование знаменитого Шварца довело полк до последних пределов: палки, розги, плевки в лицо, сеченье даже Георгиевских кавалеров — вот «дисциплина» Шварца, которого царь называл «энергичным».

Молодое русское офицерство в тех же гвардейских полках были люди совсем другие, нового поколения. Большинство происходило из лучших дворянских и княжеских родов, но в то время в России только этот высший слой общества имел понятие о просвещении. Ниже царила глухая тьма и самое дикое невежество, всячески поддерживаемое самодержавным строем. В высших же кругах, особенно при начале царствования Александра I, просвещение стало входить в моду. Но главный толчок был дан после войны 1812 года. Поход на Париж вослед отступившей армии Наполеона, пребывание в Европе, знакомство с ней, свежий воздух свободы ошеломили и переродили цвет тогдашней русской молодеи, офицерство. У них точно повязка спала с глаз. Александр I вел себя во Франции большим либералом, и это поддерживало в русских «победителях» самые смелые мечтания. Ведь на возвратном пути, в Польше, царь даже говорил речь и обещал полякам конституцию.

На самом деле усталый царь только стремился скорее «домой»: французы с их беспокойными свободами ему надоели, его влекло к задумчивым домашним занятиям мистикой (роковая слабость Романовых!), боязливо-суеверная натура его тянулась к архимандриту Фотию, к г-же Крюденер — все равно к кому. А для вчерашнего государственного спокойствия ему нужен был Аракчеев,

Надменный веременщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!

На этого «верного» Аракчеева, знаменитого своей жестокостью, царь и оперся, вернувшись домой. Сдал свои полки немецким командирам, спрятался за Аракчеева, как за каменную стену, и безответственно среди спокойной (как он думал) России ушел в личные занятия. Впрочем, к самодержавному своему помазанничеству он относился все так же, с упрямым суеверием, и твердо о нем помнил. Даже чем дальше, тем тверже.

Но русская образованная, честная молодежь вернулась из Европы с новыми, праведными порывами к свободе, с новой, осмысленной любовью к родине. И, главное, с открытыми глазами на самодержавие. Что же здесь увидели открытые глаза?

«…Был луч надежды, что государь даст конституцию, — пишет один из декабристов, Александр Бестужев, штабс-капитан лейб-гвардии Драгунского полка. — Но с 17 года все переменилось. Люди, видевшие худое, желавшие лучшего, от множества шпионов принуждены стали разговаривать скрытно, вот начало Тайных Обществ.

Притеснение начальством заслуженныхъ офицеров разгорячало умы. Тогда-то стали говорить военные: «Для того ли мы освободили Европу, чтобы наложить ее цепи на себя? И купили кровью первенство между народами, чтобы нас унижали, дома?». Солдаты роптали на истому ученья, офицеры — на непомерную строгость, матросы — на черную работу, удвоенную по злоупотреблению. Люди с дарованиями жаловались, что им заграждают дорогу, ученые — на то, что им не дают учить, молодежь — на препятствии в учении. Словом, во всех углах виднелись недовольные лица: на улицах пожимали плечами, везде шептались, все говорили, к чему это приведет? Все элементы были в брожении. Одно лишь правительство беззаботно дремало над вулканом, одни судебные места блаженствовали… Кто мог, тот грабил, кто но смел — тот крал.

Как похож этот 17-й год прошлого века на начало нашего 17-го года! В истории нет повторений, но есть страшные, роковые сближения. Через сто лет мелькнуло прежнее; не то, а похожее, отраженное и преломленное в зеркале времени.

Другой декабрист говорит еще определеннее:

«Царствование Александра I было для России пагубно, под конец же тягостно до изнеможения…»

Прозревшие русские люди, с чистыми и честными сердцами не могли остаться бездейственными. Впервые страдание за родину, за рабство своего народа, обожгло души. Они были на войне, видели смерть в глаза и отвыкли ее бояться. Знали, впрочем, на что идут. Но не могли иначе. Они сделались заговорщиками. Решили начать при помощи армии восстание и свергнуть самодержавие.

«Итак, с Богом! Судьба наша решена. Но мы начнем. Я уверен, что погибнем, но пример останется. Принесем собою жертву для будущей свободы отечества!»

II.

Гвардейцы — братья Муравьевы, князь Трубецкой и Муравьевы-Апостолы положили первое основание Тайного общества. К ним очень быстро стали присоединяться новые члены — настроение носилось в воздухе.

Еще не было устава, еще цели и первоположения не были твердо определены, а «Союз Благоденствия» (как вначале называло себя Тайное общество) неудержимо разрастался. К нему потянулись все более сознательные элементы сознательной тогдашней России. Их было мало вне чисто военной, вельможной среды. Но и малое все-таки влеклось к этому центру, чуя в нем единственную светлую точку, единственный просвет в русском застенке. Однако самое многолюдство, разнообразие членов и разная степень их сознательности скоро начала вредить Союзу и стеснять его учредителей. Им нужна была действенность, крепкая линия и крепкая, заговорщицкая сплоченность.

Полковник Павел Пестель, примкнувший в это вемя к Союзу, сразу сблизился с людьми, составлявшими его ядро, и понял, что дело надо повернуть круто. Пестель — один из самых замечательных людей своего времени. Молодой, начитанный, с особенно твердой линией ума, он был природный революционер. В не порывной, а ровной, прямой воле его чувствовалась сталь. Страх перед верной смертью был ему органически чужд. Он думал только о деле и знал, чего хотел. Вместе с Пестелем первые учредители Союза и наиболее близкие члены образовали тесный круг внутри общего круга, тайное революционное общество внутри широкого и разнообразного Союза Благоденствия.

Но время шло. С каждым годом, если не месяцем, Россия крепче зажималась в клещи, политика Александра I становилась реакционнее, аракчеевщина — свирепее. Соответственно крепла и обострялась революционность Тайного общества. Мысль о необходимости полного устранения царя вставала все резче. Пестель, по своей прямолинейности, не останавливался тут ни перед чем. В его план восстания входила даже возможность устранения всех членов императорской фамилии — всех Романовых.

После раскассирования Семеновского полка (история 1820 года) многие офицеры, члены Тайного Общества, попали на юг, в Малороссию, в Тульчин. Туда переведен был и Пестель. Общество силою вещей распалось на два: Северное и Южное.

А Союз Благоденствия, ради удаления всех ненадежных и несознательных, решено было на съезде в 1821 году объявить закрытым.

От этого времени начинается определенная революционная деятельность двух сообществ: на севере — в Петербурге, на юге — в Тульчине. При тесной связи, при постоянном общении в некоторых оттенках Юг и Север, однако, разнились. Северное было умереннее. Когда Южное окончательно остановилось на республиканской идее, Северное еще колебалось, еще звучали там голоса в пользу конституционной монархии. Но необходимость восстания, революции, была признана обоими Обществами. Вопрос ставился лишь о времени.

Неудивительно, что Южное общество было настроено крайне революционно: его вел Пестель. Кроме того, на юге члены Тайного общества открыли самостоятельно сложившееся Общество славян, а затем и Польское сбщество. После многих переговоров, выяснения общности целей, «Славяне» торжественно присоединились к Южанам. В Славянском обществе состав офицерства отличался большей демократичностью.

Сергей Муравьев-Апостол, ближайший сподвижник Пестеля, не меньший революционер, чем он, был, как человек, Пестелю противоположен. Весь порывный, глубоко верующий, он свечой горел перед свободой. Своих солдат он любил и верил в них. Солдаты платили ему тем же и веру Муравьева полностью оправдали. Их вечный ответ Муравьеву, что бы он ни говорил, куда бы ни звал: «Рады стараться с вашим благородием до последней капли крови!» — был святой правдой. На взаимной любви и вере, пусть иногда слепой, строились отношения петербургских офицеров с солдатами. Слишком много порывного было у Муравьева: ему в голову не приходило разъяснять что-нибудь солдатам исподволь, заранее. «Все сразу поймут в нужную минуту! Правда озаряет, как солнце», — думал он. Члены Славянского общества не меньше верили, и энтузиазма у них было не меньше, чем у Муравьевцев; но фактически, по условиям долгой службы в провинции и принадлежности к другой среде, они стояли ближе к солдатам. Не было, вероятно, того оттенка влюбленной преданности в отношениях, но зато было больше товарищества и рассудительности. Там лучше была поставлена агитационная работа. Среди солдат велась систематическая пропаганда. Сколько именно лиц принадлежало к тайным обществам 20-х годов, мы не знаем. Молва исчисляла их до пяти тысяч. Известны 121 осужденных офицеров. Остановимся на некоторых из них, самых замечательных. Герои они все, но были между ними и герои святые.

Обширное Южное общество, весьма планомерно устроенное Пестелем, Бестужевым-Рюминым, Сергеем Муравьевым-Апостолом, Юшневецким и некоторыми другими, вело свою решительную линию. И связь его с Северным стала еще теснее, когда к Северному примкнул человек не менее сильный, чем Пестель, — Кондратий Рылеев.

Отставной артиллерийский поручик, известный талантливый поэт. Приятель Пушкина, друг Трубецкого и братьев Бестужевых (из них Александр — писатель Марлинский), Рылеев был человек обаятельно-мягкий, без Пестелевской сухости, и в то же время твердый, как железо. Он нежно любил свою мать, молодую жену и единственную маленькую дочку Настеньку. Но дело свободы, дело революции любил совершенно особенной, ни перед чем неотступной любовью. Может быть, яснее других, видел он, что гибель, позорная смерть, неизбежна. Он часто говаривал: «Предвижу, что не будет успеха: но потрясение необходимо. Тактика революции заключается в одном слове: “дерзай!”, и ежели это будет несчастливо — мы своей неудачей научим других».

В стихотворениях он писал об одном, только об одном:

…моя отчизна страждет,
Душа, в волненьи тяжких дум,
Теперь одной свободы жаждет…

Бестужев рассказывает, что как-то больной брат его, Михаил, жил у Рылеева. Сидел вечером в своей комнате, а Рылеев в кабинете оканчивал поэму. Дописав, он принес стихи брату и прочел:

Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа:
Судьба меня уж обрекла.
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной,
Я это чувствую, я знаю,
И радостно, отец святой,
Я жребий свой благославляю.

Пророческий дух отрывка невольно поразил Михаила Бестужева. «Знаешь ли, — сказал он, какое предсказание написал ты самому себе и нам с тобой?» — «Неужели ты думаешь, что я сомневался хоть минуту в своем назначении? — сказал Рылеев. — Верь мне, каждый день убеждает меня в необходимости моих действий, в будущей гибели, которою мы должны купить нашу первую попытку свободы для России, и вместе с тем в необходимости примера для пробуждения спящих».

Детская доверчивость к людям, нежность чудесно соединялись в Рылееве с решительностью и железом воли. Накануне восстания он долго, терпеливо говорил с матерью, открыл ей все, простился навсегда и просил ее благославления. Мужественно выдержал ее слезы, мольбы, ушел, не изменив себе ни на секунду. Утром в день 14-го декабря был задумчив. Сказал Бестужеву, пришедшему за ним: «Может быть, мечты наши сбудутся; но нет, вернее, гораздо вернее, что мы погибнем». Бестужев был и свидетелем тяжелой последней сцены, когда Рылеев, чтобы уйти, буквально вырвался из рук обеспамятевшей жены и дочери.

Ему было только 26 лет.

Кроме Рылеева, братьев Бестужевых, кн. Евгения Оболенского серьезное место в Северном обществе занимал князь Сергей Трубецкой, полковник Преображенского полка. Но он был один из тех, кто долее колебался перед решительным направлением Южан: он склонялся в сторону осторожных и обдуманных действий; его влекло к форме конституционной монархии больше, чем к идее народовластия.

Под давлением жизни, под влиянием Рылеева и благодаря связи Северного общества с действенно-революционными Южанами Трубецкой мало-помалу сдался. Общее соглашение было достигнуто. Восстание предполагалось начать в 1826 году.

III.

Каковы же, опреденно, были задачи у декабристов? Чего хотели они достичь восстанием и был ли у них план самого восстания?

У Пестеля, Рылеева, Трубецкого и Муравьева имелось много более или менее разработанных проектов будущего Российского свободного устройства, как оно им рисовалось. «Русская Правда» Пестеля, большой долголетний труд, зарыта была в землю при начале арестов и потом найдена сыщиками. Если мы откроем эти проекты, мы точно опять взглянем в далекое историческое зеркало. Желание декабристов — наши достижения. Их кровь — за нашу сегодняшнюю победу. Недаром:

мы их не забыли…
Мы долгий ряд безумных лет
Несли, лелеяли, хранили
Их ослепительный завет…

Вот из бумаг кн. Трубецкого:

Русский народ, свободный и независимый, не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства.
Источник верховной власти есть народ, которому принадлежит исключительное право делать основные постановления для самого себя.
Правление России есть уставное и союзное.

Неоходимо:

Уничтожение бышего правления.
Учреждение Временного правления до установления постоянного выборными.
Свободное тиснение, а потому уничтожение цензуры.
Уравнение всех сословий.
Уничтожение постоянной армии и т.д.

Рылеев: «Мы вправе только разрушить то правление, которое почитаем неудобным для отечества, а потом тот государственный устав, который будет одобрен большинством членов обоих Обществ, представить на рассмотрение Великого Собора (Учредительного собрания) как проект. Насильное же введение онаго я почитал нарушением прав народа. С сим мнением все были согласны». И далее по Рылееву: «Положено было захватить царскую фамилию и держать оную до съезда Великого Собора… Трубецкой поручал мне написать манифест, что Государь Император и Цесаревич “отказались от престола” и что ныне Сенат “почел” необходимым созвать на Великий Собор народных представителей из всех сословий, которые должны будут решить судьбу государства». К сему следовало присовокупить увещание, чтобы народ остался в покое, что имущества, государственные и частные, остаются неприкосновенными, и что для сохранения общественного устройства Сенат передал исполнительную власть Временному правлению…»

Мы знаем, что как Южное, так и Северное Общество состояли большей частью из республиканцев. Они не сомневались, что «Великий Собор» утвердит именно республику.

Поэтому Пестель прибавляет: «Когда избран будет образ республиканского правления, императорскую семью хотели посадить, всю без изъятия, на корабли и отправить в чужие края…»

Декабристы знали, что самое понятие самодержавия, царя, при всей смутности — еще крепко в народе, да и в армии, которая вся была тот же народ. Так же крепко и смутно, как понятие православия, всем своим существом поддерживавшее самодержавие. И проекты манифестов в большинстве направлены к разрушению идеи самодержавия. Пламенно-религиозный С. Муравьев-Апостол занимает тут особенную позицию. Он понимал, что православие действительно слито, навеки спаяно с самодержавием. Но верил и видел ясно, что христианство не только с ним не слито, а глубоко и действенно отрицает самодержавие, утверждая свободу.

Вот один из проектов первого послереволюционного манифеста (воззвания к народу), составленный С. Муравьевым-Апостолом:

«…Бог умилосердился над Россией… Христос рек: “Не будьте рабами человеков, вы искуплены кровью Моею”. Миp не внял святому повеленью и пал в бездну бедствий. Но страданья наши тронули Всевышнего. Ныне Он посылает нам свободу и спасение. Братья! Раскаемся в долгом раболепстве нашем и покланемся: да будет нам един царь на небеси и на земли – Иисус Христос.

Все бедствия русского народа проистекали от самовластного правления. Оно рушилось… Бог ознаменовывает волю Свою, дабы мы сбросили с себя узы рабства, противные закону христианскому. Отныне Россия свободна… Но не покусимся ни на какие злодеяния и без распрей междуусобных установим правление народное… Российское воинство грядет восстановить правление народное, основанное на святом законе… Итак, да пребудет народ в мире и спокойствии, и да умоляет Всевышнего о скорейшем свершении святого дела нашего…»

Вот манифест, который могла бы и должна бы обнародовать в наши дни, в 1917 году, воистину христианская церковь. Увы, ничего похожего на это не сказала церковь православная. Слишком долго поддерживала она абсолютизм, слишком близко жила она к царям и только им угождала. Известны иерархи, прямо писавшие самодержцу: «Ты наш Христос»…

Другой манифест Муравьева составлен уже в виде нового катехизиса и заключал в себе не только отрицание самодержавия, но был прямым призывом к восстанию, к революции во имя христианских основ бытия.

Мы к этому катехизису еще вернемся. Что касается самого восстания, то его думали начать на юге, во время царского смотра. Север должен был выступить со своей стороны почти одновременно, в установленный и заранее определенный срок. «Имея 3-й корпус за себя, — пишет Пестель, — полагал идти с оным на Москву, где 2-й и 1-й корпуса к нам пристанут, и тогда Сенат заставит провозгласить предложенную конституцию и соединит Великий Собор».

В 1824 году Пестель приезжал в Петербург, чтобы связать оба Общества одним управлением и приготовиться к решительным действиям в 1826 году.

«Одна за другой посыпались новости, — пишет Герцен. — Умер Александр I (ноябрь 1825 года, в Таганроге), Южное общество предано. Константин отказывается от короны, Николай ее не принимает… В высших сферах наступило полное замешательство. Войско, сановники и даже члены царской фамилии колебались, не зная, на чью сторону пристать. Заговорщики не могли не воспользоваться этой сумятицей отречений, этой тревогой, брошенной в совесть каждого присягающего, этим междуцарствием с двумя императорами!

Не одни бедные солдаты потеряли голову. Московский генерал-губернатор ведет сенаторов присягать Константину Павловичу, по записке Милорадовича, а московский митрополит не хочет присягать, говорит, что все это вздор, что у него есть в Успенском соборе — свой секрет».

В Успенском соборе давно лежало формальное отречение Константина и царское признание наследником Николая.

Трудно на первый взгяд понять поведение императора Александра.

Он знал, что Константин пуще огня боится отцовского (Павлоского) престола и ни за что не будет царствовать; Александр уже назначил Николая, он все это оформил и, однако, спрятал «секрет» в Успенском соборе. У него было, очевидно, ко всему этому отношение, как к «делу семейному», к России — как к своей вотчине. Оповещают ли крепостных о будущих распорядках в вотчине?

Александру I Николай нравился как самодержец больше, нежели курносый, старый и пугливый Константин.

Николай был высок ростом, обладал военной выправкой немецкого образца, вообще, имел вид «настоящего прусского юнкера».

Что этот статный «юнкер», не помышлявший о престоле, до зрелых лет никаким делом не занимался, ничего не читал и (по собственному признанию) только днями околачивался в царских передних в компании офицеров — это Александра не заботило. Ничего, справится. Зато у него уже налицо была и жена, немецкая принцесса, и тоже подходящей наружности, да, кстати, и сын-наследник. Все устраивалось.

Александр I был человек упрямый, сентиментальный и суеверный. Он царствовал, не помышляя о скорой смерти, однако любил говорить о ней и даже о том, что ему хочется еще при жизни отречься от престола, уйти в «тихое уединение». Над этой мыслью он умилялся, но, конечно, никуда бы не ушел.

Самое любопытное, что он отлично знал о существовании Тайного общества, о заговоре против него, вплоть до некоторых имен заговорщиков. И знал давно.

Унтер-офицер 3-го Бугского уланского полка Шервуд явился в один прекрасный момент к Аракчееву и донес ему о Южном обществе, все по-порядку. Повторил донос самому государю.

Шервуду приказано было содержать все втайне, и даны от Александра и Аракчеева полномочия возвратиться назад, входить в самые близкие сношения с заговорщиками, вызывать сочувствием их доверие и о выведаном правильно доносить.

Таким образом, царь сделал из доносчика провокатора в настоящем смысле этого слова, может быть, первого русского провокатора.

Царь знал все. И, несмотря на уговоры Аракчеева, хранил доносы, имена, в глубочайшей тайне. Не делал и никому не позволял сделать шага к аресту заговорщиков. Почему он медлил? Мужественно выжидал? Нет. Именно мужества-то в нем и не было. Он медлил и колебался от суеверного страха.

Кошмар, преследовавший его всю жизнь, — дворцовое убийство Павла I, отца, — и тут стоял у него в глазах. Ведь Павел тоже знал о заговоре против него. Молчал. И ничего не было, пока молчал. А только что решился, вызвал Аракчеева, велел арестовать заговорщиков, как тут все случилось.

Александр трепетал, делая сближения, боясь скверной приметы. Лучше подождать. Пока ждешь — не случится.

Примета, кстати сказать, сбылась. Ничего не случилось. Александр умер неожиданно, но своей смертью, и умер, как жил, — самодержцем.

Но тотчас после смерти царя начальник Главного штаба Дибич, в Таганроге, найдя в бумагах Александра указания на заговор, счел своей обязанностью дать делу немедленный ход.

Между тем, в Петербурге было еще спокойно. Ходили только смутные слухи о нездоровье государя: и вдруг полученная весть о его смерти (через 8 дней после события) поразила всех неожиданностью. Тут-то и началось «смятение умов», колебания насчет присяги, поиски настоящего наследника. Константин жил в Варшаве. К нему поскакали курьеры. Возвращались с отказом и опять скакали обратно.

Надо помнить, что для всех этих путешествий, по скверным осенним дорогам, на перекладных, требовались дни. И дни шли. Междуцарствие длилось.

Члены Тайного Северного общества почувствовали, что не могут оставаться в бездействии. Как же они действовали?

✍ Также в этот день

Петроград, ул. Офицерская, 57, кв. 21

Все будет хорошо, Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться.

, и еще

126 Мне нравится

14 Комментировать

Воспитательный дом, Москва

Когда я пишу лежа, в рубашке, приставив тетрадь к приподнятым коленям, я неизбежно чувствую себя Некрасовым на смертном одре.

, и еще

78 Мне нравится

8 Комментировать

В Америке открыта подписка на «Заем Свободы» 1917 г. в 2 миллиарда долларов. Ежечасно поступает более миллиона долларов. 3000 банков по всей стране открыли подписку. Налицо признаки большого успеха.

, и еще

18 Мне нравится

4 Комментировать

впервые исполняет Сонату №3 для скрипки и фортепиано

Париж, Франция

Москва

За день в Петрограде произведено 60 выстрелов, и оттого 5 человек убито и 9 ранено. Оказывается, и в Москве вчера были манифестации, причем также многие заводы прекратили работы.

#Апрельский кризис

, и еще

15 Мне нравится

9 Комментировать

Рекомендуемое Все

Стикеры

Русский балет

Инфографика

Карта королевских династий Европы

Тест

Киса, Лалака и другие интимные прозвища звезд

Инфографика

Гид по Романовым

Тест

Кто ты в 1917 году — великий князь или нищий поэт?

Тест

Большевик или кадет. Кто ты в 2017?

Тест

Где премьер-министр

Игра

Восстание началось. Ваша цель – захватить власть

Игра

Большевики рвутся к власти. Попробуй им помешать

Трансляция

Революция совершилась. Как это было

Игра

Получи новогоднюю открытку из 1917 года

Трансляция

4 дня революции

Игра

Не пусти Ленина в Россию

Игра

Тиндер1917

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов

Петроград, Таврический дворец

Единодушный протест рабочих и солдат Петрограда показал и Временному правительству, и всем народам мира, что никогда революционная демократия России не примирится с возвращением к задачам и приемам царистской внешней политики и что ее делом остается и будет оставаться непреклонная борьба за международный мир. Читать далее

, и еще

4 Мне нравится

2 Комментировать

«Чудо странника Антония»

Возобновление оригинальной пьесы Метерлинка, в дополнение к ней поставлена одноактная французская вещица «Продавец солнца» писательницы Рашильд, актуальная по содержанию и настроению

Петроград

Мастерская Передвижного театра

Петроград, Набережная Кутузова, 10

Город опять принял обычный вид. Но, судя по вызывающему тону крайних газет, победа правительства непрочна; дни Милюковалидер партии кадетов, ГучковаЛиберал-консерватор, оппозиционер, член IV Государственной думы, с 15 марта 1917 года - военный и морской министр, князя ЛьвоваПервый председатель Временного правительства сочтены.

#Апрельский кризис

, и еще

15 Мне нравится

13 Комментировать

Рекомендуемые герои Все