Как спастись от загара?
Утром было много туч, но к 11 час. вышло солнце, и погода сделалась ясная и сразу тёплая. После прогулки занимался с Алексеем историей. Днём усердно копал с другими грядки, которых у нас всего теперь 65. Караул от 2-го стрелкового полка был опять распущенный, и офицеры неважные! До обеда поездили на велосипедах.
Я вижу и слышу теперь то, чего почти никто не видит и не слышит, что немногим приходится наблюдать раз в сто лет.
Приехали в Киев. В Киеве Совет солдатских депутатов воевал с дезертирами и украинцами. Совета рабочих депутатов среди живых не значилось, так как в Киеве, кроме арсенала и завода Гретера, крупных фабрик нет. Над городом развевался желто-блакитный флаг, Думу охраняли солдаты-украинцы, а на улицах были митинги: русские спорили с украинцами, евреи дулись и ждали, когда их будут бить.
Положение скверное.
В 8 часов вечера в Центральную Раду прибыл российский военный министр Керенскийпремьер-министр, начальник Киевского военного округа и другие. Председатель Центральной рады проф. ГрушевскийГлава Центральной Рады, историк обратился к министру с короткой речью на украинском языке, отметив свое удовлетворение тем, что может поздравить его здесь, в Центральной раде. Пользуясь возможностью, что член Временного правительства, которого делегация Центральной рады, посланная в Петроград, могла и не увидеть, сам пришел в Центральную раду, проф. Грушевский ознакомил министра с теми задачами, которые были возложены на делегацию, и спросил господина министра о его взглядах на затронутые им вопросы.
Агитация Керенскогопремьер-министр была (почти) сплошным триумфом для него. Всюду его носили на руках, осыпали цветами. Всюду происходили сцены еще невиданного энтузиазма, от описаний которых веяло легендами героических эпох. К ногам Керенского, зовущего на смерть, сыпались Георгиевские кресты; женщины снимали с себя драгоценности и во имя Керенского несли их на алтарь желанной (неизвестно почему) победы...
Обожаемый толпою министр-социалистпремьер-министр, в глазах ее олицетворяющий освобождение России от царского гнета, разъезжает по армии, обращаясь к войскам с горячими призывами перейти в наступление. Везде его встречают с обычными проявлениями массового восторга те самые люди, которые несколько месяцев тому назад точно так же встречали Николая II.
Всюду царит необычайное воодушевление, прямо удивляешься. Все сразу подешевело. Наша революция справедливая и не похожа на кровавую французскую расправу. Она — великая бескровная. Всем она до сих пор кажется дивным сном.
Не любовь вызывает во мне сердцебиение, а сердцебиение — любовь.
Я не предвидел того жестокого удара, который ожидал меня по возвращении домой и глубоко меня потряс. С нами жила старушка, друг нашей семьи, поселившаяся у нас в доме еще до моего рождения. Она воспитывала меня с малых лет, я был к ней очень привязан и любил, как вторую мать. Еще в начале войны я выписал ее к себе в Морж. И вот вскоре после моего возвращения в Швейцарию я завтракал у Рамю в Лозанне. Потом мы поехали с ним вместе ко мне, и вдруг я вижу у нас в саду какого-то незнакомца в сюртуке и цилиндре. Удивленный, я спросил, что ему надо. «Говорят, у вас в доме покойник», — ответил он. Читать далее
Душа, я горем не терзаем,
Но плачу, ветреная странница.
Все продаем мы, всем должаем,
Скоро у нас ничего не останется.
Читать далее
Так много грустно-кошмарного, так много и отдающего Щедриным: пошехонцы-глуповцы ради только оказательства протеста против смертной казни в Австрии Фрица АдлераФридрих Адлер — австрийский революционер, социалист, убивший в октябре 1916 года тогдашнего министра-президента Австро-Венгрии графа Карла фон Штюргка. В мае 1917 года приговорен к смертной казни, позже приговор был отменен. решили устроить в России забастовку трамваев! А казалось бы, чего логичнее было в отместку Австрии взять, да ударить дружно в наступление на нее, чем наказывать своих граждан! Читать далее
Я мучаюсь, когда читаю про «анархию», про бесчинства солдат, но вот я попал в вагон, в котором воркует о еде и платьях «настоящая буржуазия» (жирная, сдобная, мягкотелая), и вдруг в одну секунду понял, что всей, всей душой я с этими бесчинствующими ордами, с грубыми солдатами (осуждаю их, но понимаю, т. е. могу понять), но только не с этими толстыми «людьми», только не с ними (и «осудить» их не могу, но и понять тоже не могу). И, кроме того, чувствую чисто физическое омерзение, глядя на них.
Собственно, за XIX век, со времен декабристов, Россия была вся революционна, литература была только революционна. Русские были самые чистые социалисты-энтузиасты. И, конечно, «падала монархия» весь этот век, и только в феврале «это кончилось». Читать далее