Так питаются москвичи
Я и до сих пор не могу сказать, в чем заключалось направление политики Штюрмера. На первый взгляд, он, что называется, занимал свое место, но ни в чем на деле не проявлял своей руководящей роли. Застрельщиком всегда и всюду был Трепов.
Но я все‑таки думаю, что за кулисами и Штюрмер имел известное и притом немалое влияние, выявлявшееся на частных совещаниях и всеподданнейших докладах. И в Совете министров заседания разделялись на две категории: сперва шли дела по повестке в присутствии всех чинов канцелярии; когда же повестка была исчерпана, начиналось секретное заседание, на котором сидел только управляющий делами Совета министров И.Н. Ладыженский. В этой части заседания министры уже вне повестки делали заявления по вопросам особо конфиденциальным и принимались экстренные меры, преимущественно политического характера: о воспрещении съездов, об отношении к тому или иному законопроекту, назначенному к рассмотрению в Думе или в Государственном совете, к тем или иным речам, произнесенным в Думе, об отношении к прессе. Так, например, одно время цензура принялась исключать газетные статьи из уже готового номера; получались белые полосы, производившие самое неблагоприятное впечатление. Со вступлением А.Ф. Трепова в должность председателя Совета министров эту практику решено было оставить. Но, повторяю, и в этих секретных заседаниях, иногда очень продолжительных, не намечалось общего политического курса, к установлению которого допускались только близкие к Штюрмеру министры на домашних у него совещаниях. Эта практика домашних совещаний с несколькими только министрами была совершенно оставлена только уже при А.Ф. Трепове.
В сфере вопросов экономического характера у Штюрмера и не было, и не могло быть каких‑либо взглядов, но надо же было Совету министров подумать и об этих вопросах. Я думаю даже, что Штюрмер не дошел бы до этого собственным умом, что такую необходимость ему объяснили другие.
Для истории
Когда все расселятся в раю и в аду,
земля итогами подведена будет —
помните:
в 1916 году
из Петрограда исчезли красивые люди.
Дорогой Владимир Дмитриевич! Говорят, вы рассердились на меня? Напрасно. Мы делаем одно и то же дело, и должны жить дружно. Посылаю Вам интересный доклад Штюрмера.
Мне нужно денег, а вы, злодей, не присылаете. Неблагородно!
Кадис — весь в прошлом еще в большей степени, чем Испания в целом. Это не так чувствуешь, пожалуй, в порту и на улицах — время войны все же исключительное время и для Кадиса, — как в книжных магазинах и особенно в главной библиотеке Кадиской провинции. Во всем книгохранилище одна немецкая книга, десятка два французских, зато много латинских. Сторож приносит мне по спискам книгу за книгой, и уж один внешний вид их свидетельствует, что их давно не касалась человеческая рука.
Пока будут происходить перемены, Думу закроют дней на восемь, иначе они стали бы говорить, что это делается под их давлением. Трепов, во всяком случае, постарается сделать, что может. Он вернется, по всей вероятности, в воскресенье и привезет список лиц, которых мы намечали с ним и со Штюрмером.
Наиболее влиятельным членом Совета министров был, без сомнения, министр путей сообщени Трепов. Я Трепова знал давно как помощника статс‑секретаря в Государственной канцелярии. Трепов принадлежал к династии Треповых, которая со времен императора Александра II пользовалась особым положением. Не очень высокого образования — он окончил Пажеский корпус, — Трепов отличался очень энергичным характером и настойчивостью в выполнении задуманного. У него было много трезвого и практического во взглядах: он совершенно правильно учитывал, что наше экономическое будущее зависит от развития нашей железнодорожной сети, а современное положение — от устойчивости транспорта. Идя к этим целям, он уже не обращал никакого внимания на препятствия, считая, что их надо устранять, чего бы это ни стоило. Читать далее
Назначение Трепова доставляет мне большое облегчение. Во-первых, заслуга Трепова в том, что он не терпит Германии. Его пребывание во главе правительства, значит, гарантирует нам, что Союз будет лояльно соблюдаться и что германские интриги не будут больше так свободно развиваться. Кроме того, он — человек энергичный, умный и методичный; его влияние на различные ведомства может быть только превосходное.
Достигшая за последние дни крайних пределов общая напряженность момента разрешилась двумя указами: об отставке Штюрмера и о десятидневном перерыве парламентской сессии. Читать далее
Дорогой мой ангел! Принимала старика Штюрмера. Он сообщил мне о твоем решении — дай Бог, чтобы все было к добру, хотя меня больно поразило, что ты его уволил из Совета Министров. У меня стало очень тяжко на душе — такой преданный, честный, верный человек! Читать далее
Тоскливо приближается отъезд сына Левы, и очень тяжело. 11 месяцев прожил со мной. Что делать! Вечером Лева прочел вслух «Альберта» Л. Толстого и очень взволновался.
Я видел арестованного солдата. Он шел между двумя конвойными с ружьями на плечах, шел он пошатываясь, глядя в землю, с какой-то белой перевязкой на шее, в мятом походном пальто. Глаз его я не видел. Лицо было розовато-серое. А сзади бежал мальчишка и кричал: «Поймали, поймали!»
Бедное, бедное человеческое сердце!
Георгий прибыл в 11 часов утра, переполненный новостями из Ставки. Известия интересные, но печальные.
В 2:30 часа дня приехали Николаша, Петюша и их жены, которые, правда, вышли из комнаты, когда Николаша заговорил начистоту. Ужасно было слушать все то, что он сказал моему бедному НикиРоссийский император.
Имел длинный разговор с НикиРоссийский император и в очень резкой форме. Я хотел вызвать его на дерзость. Но он все молчал и пожимал плечами. Я ему прямо сказал: «Мне было бы приятнее, чтоб ты меня обругал, ударил, выгнал вон, нежели твое молчание. Неужели ты не видишь, что ты теряешь корону. Опомнись пока не поздно. Дай ответственное министерство. Еще в июне я тебе говорил об этом. Ты все медлишь. Смотри, чтобы не поздно было потом. Пока еще время есть, потом уже поздно будет. Как тебе не стыдно было, поверить, что я хотел свергнуть тебя с престола. Ты меня всю жизнь знаешь, знаешь, как я всегда был предан тебе, я это воспринял от отца и предков. И ты меня мог заподозрить. Стыдно Ники мне за тебя».
В таком духе я говорил — он все молчал. Еще накануне Шавельский с ним долго говорил на эту же тему и тоже ничего. После этого я понял, что все кончено и потерял надежду на его спасение. Мы катимся быстро по наклонной плоскости и рано или поздно он корону потеряет. Ведь странно, что все, даже социалисты, его лично любят. Они мне сами говорили, что у него чудное сердце, прекрасная душа, он умный, симпатичный. Она его погубила окончательно.