В кулуарах Думы
Наступила минута, о которой я мечтал всю жизнь: я уже вполне взрослый, самостоятельный человек, обстрелянный в боях солдат. Я нахожусь на корабле; у меня в кармане кредитные билеты; я весел, независим, и я небрежно заказываю стюарду большую чашку горячего чая с красным ямайским ромом, то есть, по сути дела, пунш. Буфетчик поставил передо мной чашку, и тотчас в воздухе распространился запах ямайского рома. Я потрогал чашку пальцами: она была горячей, почти огненной. Я предвкушал блаженство первого глотка. Но как раз в этот миг за моей спиной раздался повелительный голос:
— Вольноопределяющийся!
Я обернулся и увидал офицера с кожаным портсигаром на ремешке через плечо, развалившегося на бархатном диване.
— Кэк вы смээте нэходиться в эфицерской кэют-кэмпании! — крикнул он гвардейским тенором, от которого мурашки побежали по моей спине и в голодном желудке еще больше похолодело. — Вон этсюда нэ пэлубу, и чтобы я вас здесь больше не видел! Распустились!
Я хотел объяснить ему, что я интеллигентный молодой человек, еду с фронта поступать в военное училище, очень озяб и хочу выпить чашку горячего чая с ромом, но язык не слушался меня, и я пролепетал какую-то чепуху.
— Кр-ру-гом! — загремел офицерский голос. — И нэ пэлубу шэгом эррш!
На палубе было холодно, ветер нес порывами над оловянными водами Дуная полосы мелкого ледяного дождя, возле люка машинного отделения, сидя на своих вещевых мешках, грелись несколько раненых солдат-пехотинцев, едущих, по-видимому, в тыл; я подсел к ним, они посунулись, давая мне место, и угостили меня щепоткой махорки «тройка» и клочком бумаги, вырванным из румынской газеты «Адаверул», и я довольно ловко скрутил цигарку и затянулся горьким, сытным солдатским дымком, в то время как перед моим умственным взором как бы плыла в сыром воздухе большая фаянсовая чашка чая с ромом. Я чуть не плакал от обиды и огорчения, но не показывал виду и выпускал из ноздрей крепкий махорочный дым.
В 10.20 отправились втроем с Алексеем в город, прямо в Народный домНародный дом — аналог культурного центра в Российской империи. В данном случае речь идет о «Заведении для народных развлечений императора Николая II» в Санкт-Петербурге, несохранившегося до наших дней.. Во всех его помещениях было собрано до 20 000 чел. Георгиевских кавалеров. В трех местах было отслужено три молебна; мы находились внутри нового театра. Затем происходила раздача мешков с прибором и пищей каждому кавалеру. После здравиц прошли обратно всеми залами и уехали. Порядок был образцовый. Вернулись в Царское к часу; завтракали в вагоне. Приняв несколько депутаций, пошел гулять с дочерьми. Сидели у Ани с Григорием.
Молодая дивизия всепреданнейше просит ваше императорское высочество, вождя доблестной Кавказской армии, принять ее сердечное поздравление Георгиевским праздником. Приложим все силы быть достойными своих коренных сибирских стрелков, стяжавших под командованием вашего высочества свою боевую славу&
Вот, Малевич в прошлом году угодил! Выставил икону — черный квадрат в раме, выставил еще целый зал каких-то цветных кружочков, черточек и стал уверять всех, что это и есть самое последнее слово живописи. Действительно, рядом с черным квадратом в раме ни слащавый Рафаэль, ни ломака Микеланджело, ни античные Венеры не выдержат. Все будет казаться ложью, «карт-посталью» (их любимое выражение), литературщиной. А уж «Миру Искусства«Мир искусства» — художественное объединение, сформировавшееся в России в конце 1890-х годов. Основатель: Александр Бенуа. Участники: Бакст, Дягилев, Рерих, Билибин, Васнецов, Левитан, Нестеров, Сомов, Серов и многие другие.» с его искренностью, с его исканиями настроения, стиля и вкуса и подавно не устоять перед таким подлинным новшеством и откровенным «мракобесием».
Пойдут: Любовь Попова, Надежда Удальцова, Марк Шагал и еще 9
Цитата из полной энтузиазма статьи Джорджа ЭрронаДжордж Эррон — американский священник, лектор, писатель и активист движения «Социальное Евангелие». о президенте ВильсонеПрезидент США. Насладитесь каждым словом: «...он верит, что Нагорная проповедь — это наивысшая конституция человечества, и намерен, пусть и окольными путями, незаметно, заложить её в основание американской нации. Он трудится ради того, чтобы Америка, проявив христианскую щедрость, стала во главе наций, чтобы указать им путь в Царство Небесное». Читать далее
Любимая, пришло Твое письмо насчет перчатки. Вероятно, я пошлю ее в понедельник по почте, простым вложением, без объявления цены. Означает ли краткость Твоего письма, что у Тебя мигрени? До тех пор, пока Ты не напишешь мне этого словами, я ни в какие головные боли все равно не поверю, настолько всем телом (но и всем прочим не меньше) я Тебе доверяюсь. Или это знак, что Ты сердишься?
ПуришкевичЧлен IV Государственной Думы просил меня сделать все возможное для того, чтобы привлечь МаклаковаЮрист, член IV Государственной думы к самому близкому участию в нашем деле. При новом свидании с Маклаковым я был приятно поражен происшедшей в нем переменой. Вместо уклончивых ответов я услышал от него полное одобрение всему нами задуманному, но на мое предложение действовать с нами сообща он ответил, что ему придется отлучиться на несколько дней в Москву. Тем не менее, я посвятил его во все подробности нашего заговора. Прощаясь со мной, он был любезен, пожелал нам полного успеха и, между прочим, подарил мне резиновую палку: «Возьмите ее на всякий случай».
5 градусов мороза, из дому совсем не выходила. Приняла несчастную женщину, отца которой в чем-то обвиняют и он сидит в тюрьме. Она просила помочь. После завтрака встретилась с фрекен Крупенской. В 4 часа пополудни приехала милая моя БебиСестра императора Николая II, одетая словно настоящая леди, выглядит такой счастливой. Обедали вдвоем с СандроДруг детства Николая II, муж его сестры Ксении, поскольку все остальные были в театре.
Как бы не было хорошо, как бы не было чудно здесь, а все-таки меня тянет туда, к монастырю, к глухим деревушкам, к калекам и убогим.
Если начнется ударами, периодическими бунтами, то авось, кому надо, успеют понять, принять, помочь... Впрочем, я не знаю, как будет. Будет. Надоело все об одном. Выбора нет.
Занятия Государственной думы идут слабо, но времени много уходит на политику и политиканство. Смена Штюрмера не успокоила Государственную думу, и теперь требуют смены многих министров, особенно Протопопова, которому простить не могут его успехи за границей, его назначение министром и того, что вчерашний октябрист-либерал стал националистом-консерватором. Протопопов заболел, простудился, но атаки пока выдерживает. Мы с ним часто видимся, и он узнал, кажется, пользу моей дружбы и просит чаще бывать, что я и делаю.
В Москве прямо с вокзала я пошел в Союз городов. Первый человек, которого я там увидел, был Кедрин. Мы обрадовались друг другу и даже расцеловались. Кедрин, оказывается, приехал из Минска в командировку. Я сказал ему, что хочу вернуться в отряд.
— Это дело тонкое,— ответил он. — Его надо выяснить. Читать далее